Опытный следователь Малкин, надо отдать должное его выдержке, и бровью не повел, а вежливо усадил гостя в кресло, предложил чаю и остатки шоколадки, большую часть которой съел Василий.
— Вопросы, Александр Дмитриевич, простые. Всем свидетелям пока задаем одни и те же. Не заметили ничего странного в тот вечер, когда произошло убийство?
— Нет. — Трошкин отрицательно помотал головой. — Все было очень обычно.
— А сама покойная… Григорчук вела себя обычно?
— Да.
— Ничего странного?
— Нет.
— Как вы думаете, зачем она позвонила Иратову?
— Думать на эту тему бесполезно, — пожал плечами Трошкин. — Они были хорошо знакомы, давно знакомы, да мало ли что? Теперь уже не узнаем.
— Но, насколько нам известно, Иратов недолюбливал покойную.
— Да. Но он много помогал ей, терпел ее капризы, лояльно относился к тому, что она чуть не каждый вечер торчит у него в доме. Вадим — очень толерантный человек.
— Какой человек? — спросил из угла Василий. — Я че-то не понял.
— Толерантный, — повернулся к нему Трошкин. — То есть очень терпеливый.
— А-а, — Василий кивнул, — теперь понял. Так бы и сказали. А вы сегодня куда после нас пойдете?
— На работу, — слегка удивился Трошкин.
— В таком виде?
— Капитан, — рявкнул Гоша, — не мешайте!
— Все, товарищ майор, все. Василий зажал себе рот ладонью.
— Александр Дмитриевич, кто из ваших знакомых мог желать смерти Григорчук? — спросил Гоша.
— Не знаю. — Трошкин широко улыбнулся. — В нашем кругу не принято делиться столь сильными эмоциями.
— Но вы можете предположить…
— Не стану этого делать, — резко ответил Трошкин. — Не думаю, что подобные предположения сделают мне честь.
— Не сделают, а отдадут, — поправил Василий из угла.
Трошкин с изумлением оглянулся. Василий смутился и проиллюстрировал свою мысль. Он встал, вытянулся и взял под отсутствующий козырек:
— Вот так. Вы это имели в виду?
— Да. — Трошкин кивнул. — Нечто вроде.
— Но почему рубашка-то женская? — взволнованно спросил Василий. — А?
— Капитан! — Гоша стукнул кулаком по столу.
— Молчу, молчу, молчу. — Василий грустно уселся на место.
— Я правильно понял, вы не намерены помогать следствию? — нахмурился Гоша.
— Не правильно. — Трошкин вздохнул. — Просто я не готов перемывать косточки своим знакомым и возводить на них напраслину. Света была непростым человеком, и многие имели к ней вполне обоснованные претензии. Но то, что кто-то пошел на убийство, для меня почти такое же потрясение, как и ее смерть.
Интересно, что последние слова Трошкин произнес совершенно спокойно и равнодушно, поэтому прозвучали они странно.
— Вы близко знали покойную? — Гоша уже немного злился.
— Да. — Опять никаких эмоций.
— Насколько близко?
— Я мог бы ответить, что чужая душа — потемки. А женская душа — втройне потемки. Знал немного, хотя до последнего дня она не переставала меня удивлять. — Трошкин улыбнулся одними губами.
— Мне рассказали о ссоре между вами и Григорчук. — Гоша открыл папку и достал оттуда исписанный листок. — Вот, есть свидетельства, что она вам угрожала.
— Не припомню такого. — Трошкин опять сладко улыбнулся.
— Проблемы с памятью?
— Спасибо, не жалуюсь.
— Я напомню, полагаясь, разумеется, на показания очевидцев. — Гоша достал еще один листок и начал читать вслух: — «После прогулки с Григорчук по парку, прилегающему к пансионату «Роща», Трошкин вместе с ней поднялся к себе в номер в восемнадцать пятнадцать, А в восемнадцать сорок Григорчук выбежала из его номера и при этом была очень расстроена и даже разгневана».
— Ну? — с интересом спросил Трошкин. — И что?
— Вы МЕНЯ спрашиваете? — повысил голос Гоша.
— Вы же собирались мне рассказать о какой-то ссоре, — пояснил Трошкин. — Восполнить пробелы в моей, памяти. Так расскажите.
— Вы хотите сказать, что не ссорились с Григорчук в своем номере?
— Нет. Мы очень мило побеседовали и расстались, когда пришла пора переодеваться к ужину.
— А-а! — заревел Василий из угла. — К ужину вы все же переодеваетесь в мужскую одежду?
— Капитан! — Гоша опять шарахнул кулаком по столу. — Но почему, Александр Дмитриевич, после вашей очень милой беседы Григорчук была так разгневана?
— Думаю, вспомнила что-нибудь неприятное, — предположил Трошкин.
— А с вами она не ссорилась?
— Да говорю же вам — нет.
— Людмила Иратова свидетельствует об обратном.
Трошкин развел руками:
— Увы, Людочка, при том, что я отношусь к ней с нежностью, к моей персоне относится весьма критически. И она убеждена, что я все время со всеми ссорюсь. Поверьте, она ошибается. Я — мирный человек.
— Она ничего не говорила о ваших ссорах со всеми, — строго сказал Гоша. — Она говорила лишь об одной конкретной ссоре с Григорчук, которая произошла в вашем номере.
— Уверяю вас, здесь какая-то ошибка, — усмехнулся Трошкин. — Людочка ко мне не заходила в пятницу. И она не присутствовала при нашем разговоре со Светланой. Мы беседовали тет-а-тет, без Люды Иратовой. А что, она утверждает, что была с нами?
— Нет, она утверждает, что Григорчук пришла к ней и пожаловалась на вас. Рассказала о ссоре, в частности.
— Ах, женщины такие фантазерки, — казалось, Трошкина чрезвычайно растрогали смешные домыслы Людмилы Иратовой.
— Вы хотите сказать, что Иратова лжет? — уточнил Гоша.
— Боже сохрани! Конечно, нет. Скорее, она что-то напутала или преувеличила. Да, именно так.
Трошкин посмотрел на часы:
— Признаться, я уже опаздываю на важную встречу.
— Я вас больше не задерживаю. — Гоша поднялся из-за стола, показывая, что разговор окончен.
— Так прямо и поедете? — спросил Василий. — На важную встречу в пижаме? Пойдемте, попросим у ребят одежду.
Трошкин попятился к двери и быстро выскользнул в коридор. Василий понесся за ним. Гоша уселся за стол и обхватил голову руками. Из коридора неслось:
— …у экспертов… рубашка… штаны.
— …нет-нет… благодарю…
Василий вернулся очень довольный.
— Я напугал его до смерти, — похвастался он. — Гнал политолога, как зайца.
— Чего ты радуешься? — нахмурился Гоша. — Его можно гонять часами, все равно улизнет. Ты всерьез надеешься, что он поверит в твою солдафонскую тупость?
— Он уже поверил, еще там, в «Роще». Сане говорил: «Вот, бывают же придурки». Надеюсь, что и Ценз-муж ему расскажет о моей трогательной заботе о его жизни. А что, не удается мне спрятать умище?
