и начало
Западный ветер принес в город холодный туман с моря и сиреневые дождевые облака. Дождь шел не переставая, влага заполнила все пространство улиц, зонтики не помогали. Прохожие плыли в сырой мгле, наталкиваясь друг на друга. К исходу третьего дня осени тучи рассеялись, горячее, почти летнее, солнце осветило и согрело город, высушило крыши, огромные лужи на серых тротуарах засверкали, как зеркала.
Марк с сыном возвращались домой из театра вдоль канала пешком. Шурка все больше поправлялся и начал понемногу разговаривать со знакомыми людьми. Марк брал его в театр с собой. Шурка сидел в зале рядом с отцом, внимательно следя за спектаклем, иногда засыпая и роняя набок стриженую голову на тонкой шее, но встряхивался и снова таращил глаза на сцену. Все старались обласкать и подбодрить его, актрисы обнимали и набивали его карманы сладостями, актеры подмигивали и улыбались ему, давали подержать бутафорские шпаги и пики.
Они шли, и Марк пел песенку из спектакля, а Шурка ему тихонько подпевал, шлепали ногами по лужам, поднимая фонтаны воды, так что домой пришли совсем мокрые. Хенна всплеснула руками и бросилась переодевать мальчика. На ночном столике в спальне уже стояли тарелки с пирожками и кружки – с ромашковым чаем для Шурки и с темным пивом для Марка. Они поужинали, и Шурка заснул, как только его голова коснулась подушки. Марк спустился в зал, чтобы еще раз просмотреть ноты, присланные для нового мюзикла. Шурка избегал комнат нижних этажей, не соглашался входить в свою детскую, и Марк закрыл ее на большой висячий замок. Сын так и спал в его спальне, только кровать Марк купил ему новую и поставил рядом со своей. Раньше ночами каждый из них просыпался по нескольку раз, смотрел на другого, проверяя, тут ли он, и снова засыпал. Но теперь они спали крепко. Говоров уверил Марка, что Шах не решится появиться в городе снова, да и смысла в нападении на ребенка больше не было. Следствие закончено, хотя Шах пока не найден, но рано или поздно его поймают. Можно спать спокойно.
Шурка спал, и ему снилось, что он в Норе. Сладко пищит, открываясь, дверца, горячий луч высвечивает на стене сине-золотые крылья бабочки. В щель виден белый ковер с яркими красными розами и белая рука на нем, тоже в красных розах. Дверца открывается шире, он видит черную голову, зеленую рубашку, она тоже в красных розах, да, это его друг, они играли в прятки, он успел спрятаться в Нору, и друг его не нашел… Но чья это белая рука? Пальцы с длинными розовыми ногтями сжимают серую куколку с висящим на ней ключом. Пахнет дымом, мелькают отблески огня, глаз куколки горит синим светом. Тяжелый ботинок встает рядом с телами, человек наклоняется и вырывает куколку из пальцев… Чьи это пальцы? Чьи?!…
Шурка с криком проснулся. Огромная спальня темна, только в стеклах высоких книжных шкафов отражаются серебристые окна. Балдахин над кроватью отца падает тяжелыми черными складками. Отца там нет, он внизу, оттуда доносятся тихие звуки рояля. Мальчик вылезает из кровати и босиком идет к окну. Фонарь сегодня не горит, но улица освещена – это луна, как фонарь, висит в небе. Темны окна в доме напротив, все спят. Две серые тени медленно двигаются вдоль улицы, не касаясь земли, они все ближе и ближе. Вот одна из них подняла черную голову, вспыхнули красными угольками глаза…
– Папа!
– Я здесь, дорогой, почему ты встал?
– Папа, кто это там, внизу, с красными глазами?
– Там никого нет, сынок. Тебе приснился сон. Ложись, я больше не уйду. Не бойся!
Спит сын. Марк сидит рядом, держит его ручку в своей и думает о Лизе. Говорят, она вернулась в Гнездо. Говоров считает ее невиновной в убийстве. Но она виновата во всем остальном. Маленькая врунья, строила из себя саму невинность… говорила о вечной любви… юная, непорочная… спала с каким-то тупым маньяком… может, он и сейчас рядом с ней, в грязной психушке, утопают в продавленном диване… фу, это уже, кажется, из Гамлета… Ольга ей не верила, считала ее ведьмой, оборотнем, потому и уволила. Тогда казалось бредом… И сейчас временами все кажется бредом…
Он берет телефон и набирает номер. Выключает. Снова набирает. Долго идут гудки. И наконец заспанный голос, низкий, чуть хриплый:
– Марк?!
Ночь стоит над городом. Последняя теплая ночь в этом году. Скоро пожелтеют листья, холодные ветра с моря и дожди очистят город от летней шелухи. Люди перестанут мечтать и строить планы. Впереди долгая зима, снег и покой. Можно сидеть вечерами дома, и вспоминать причуды жаркого лета, и радоваться, что все кончилось.
Тихо скользят по Казначейской две тени. Остановились у магазинчика на углу, заглянули в окно. Там за кассой сидит на колченогом, покрытом ковриком, стуле молодая женщина с обмотанной бинтами головой. Она слушает радио и пьет из бутылки пиво.
– Смотри, Ина! Идол твоего отца с ключом от Его дома закатился в щель под полками. Покажи ей. Расскажи, что сына ее убили вместо Него, за Него. Пусть откроет дверь ключом и отомстит.
– А если это опять не Он? Сколько мы будем летать здесь?
– Исполним, что нужно, и вернемся. Тайна велика. Может, это Он в спальне там, наверху, со своим полоумным отцом. А может, Он в животе у Птицы Печали, которая предала нас. Или Его унес тот, в зеленой куртке, кто схватил ребенка на набережной, а безумная решила, что это мы. Но может быть, Он еще не спустился со Звезды. Лучше убить их всех… Черноголовый, он сделает это за нас. Наш брат, наш воин…
– Я хочу домой! Ты обманула меня. В нашей долине нет больше маковых полей. Дворцы разрушены. Люди живут в бетонных коробках, похожих на клетки зверей… Долина стала лоскутным одеялом, разрезана дорогами, по ним ездят железные машины…
– Это всё они… люди… глупые, упрямые, грязные люди… Когда их не станет, упадут бетонные стены… зарастут дороги… деревья и камни, вода и трава сомкнутся над ними, и тишина и покой воцарятся навеки…
– Значит, я никогда не стану девушкой? И не встречу своего жениха?
– Ты птица, ты демон, ты бессмертна. Это лучше, чем быть человеком… Хватит плакать и стонать, иди, не мешкай!
На соседней улице, в заставленной шкафчиками и этажерками комнате, спит в ночной рубашке умершей монахини бывшая медсестра, бывшая жена и бывшая ведьма Лана Васильевна, подложив,
