пронеслись слова тем голосом, который он больше никогда не мог услышать в своей жизни. Крупные капли падали из глаз, когда Мигель смотрел, как силуэт его матери растворялся в воздухе. – Я люблю тебя…
Слезные каналы заработали по полной, и казалось, что из глаз течет ледяная вода. Холодный поток направился по шее вниз, растекаясь по спине и груди, отчего Мигель поежился, захлебываясь в непонятном мычании…»
– Очнулся… Слава Богу, – сквозь звон в ушах Мигель услышал чей-то вздох облегчения. – А то я уже подумал, что ты откинулся…
Воздух был сильно спертым, а застоявшийся запах сырости и гниющей плоти, впитавшийся в стены за многие годы, предостерегал, что это место далеко не для деловых переговоров. Подвальное помещение, освещенное лишь одной тусклой лампой, было настоящей пыточной камерой, где оборвалась не одна жизнь. Никто не хотел оказаться здесь, поэтому все, кто занимался предпринимательством, даже наступая себе на горло в каких-то моментах, жили по законам дона Баталау.
Привязанный к стулу с высокой спинкой, Мартинес открыл глаза, но ничего не мог разглядеть: все никак не удавалось вынырнуть из ощущений, которые он испытал, будучи в забытьи. Живя много лет в обмане, он привык ненавидеть мать, хоть и нуждался в ее заботе, как оголодавший звереныш. Даже после того, как из письма Брендона ему открылась правда, Мигель не решался поговорить с Мануэлой…
Мигель и презирал американского друга своего отца за то, что тот хранил эту главную тайну. Нет, он его просто ненавидел…
«Пусть помолится, чтобы я сдох раньше, чем доберусь до Бостона…» – рассуждал Мартинес, сплевывая кровь на собственные колени.
– Пить хочешь? – продолжал все тот же человек, после чего поставил стул напротив и уверенно сел.
Мигель чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, но из-за звона в голове не мог распознать голос. Скривившись от неприятного ощущения в затекших руках, что были крепко связаны за спиной, он медленно разлепил один глаз – второй заплыл и не открывался, – с трудом разглядывая лицо бывшего приятеля, с которым много лет сохранял хорошие отношения.
– Мое почтение, Ринар… – съязвил Мигель, проверяя, в состоянии ли он вообще говорить, так как по ощущениям у него во рту все опухло от сильных ударов по лицу, которое, скорее всего, сейчас напоминало сплошное кровавое месиво.
– Я на тебя всю воду вылил, поэтому, если мучает жажда, принесу еще.
– Ты за меня беспокоишься? Как мило, друг… – Булькающий звук, исходящий из груди, заменил презрительный смешок. – Зачем? Разве ты не становишься похож на своего папашу?
– Знаешь же прекрасно мое отношение к насилию, Мигель, поэтому отец и не готовит меня в преемники, чему я несказанно рад. Уступлю место младшему брату.
– Тогда почему ты не отказал ему? Он никогда не поручал тебе опасных дел.
– Я вызвался сам. – Ответ очень удивил Мигеля.
– А ты лицемер, Ринар, не ожидал… – Мартинес засмеялся сквозь боль, после чего зашелся в приступе кашля, а успокоившись, сплюнул красную жидкость к ногам бывшего друга и продолжил: – И что здесь вообще забыл прилежный студент Оксфорда? Ты разве не должен был свалить отсюда еще несколько дней назад?
– Уехал бы, если б кто-то перестал разводить вокруг себя дерьмо, в которое в итоге и вляпался.
– Так ты из-за меня остался? Не стоило… Или все же перед Мануэлой выпендриться решил?
– Заткнись, – прошипел собеседник. – Я люблю свою мать, в отличии от тебя, и никогда не жаждал видеть сеньору Алмейду в нашем доме.
Несмотря на посторонние звуки в голове, слова Ринара очень сильно резанули слух Мигеля. Да, он много лет враждовал с ней, возненавидев за разрушенную идиллию в доме, считая, что отец просто был ослеплен любовью и не хотел принимать реальность. Однако парень с каждым годом все чаще замечал и другие вещи: что глава мафиозного мира проявлял чересчур много внимания к семье Франко, ловко манипулируя уже давно отработанным долгом, вовлекая в различные грязные дела.
Мартинес ненавидел Арлана, но очень хорошо ладил с его старшим сыном. А Ринар, в свою очередь, недолюбливал Мануэлу за то, что она постоянно царила в мыслях отца, из-за чего его родная мать всегда оставалась на втором плане. Но Ринара восхищала стойкость женщины, которая не боялась дать открытый отпор главному мафиози страны, и за это уважение к ней поднялось до немыслимых высот.
– Тогда в чем причина? – налегал Мигель. – Давай уже начистоту, здесь никого вроде больше нет.
– Все дело в девчонке, что прилетела за твоей пленницей.
– Думаешь, я поверю? – Мигель закатил глаза, сдерживая нарастающее раздражение. – Перестань впаривать мне эту чушь…
– Как знаешь… Она дорога одному человеку, который в свою очередь дорог мне. Я подслушал разговор отца по видеосвязи и вспомнил ее лицо на кое-какой фотографии, поэтому не смог улететь. А что касается Мануэлы… Она должна была сесть в самолет, но почему-то осталась за бортом.
Мигель понял, что мама поступила так намеренно. Понял, что она согласилась на предложение Баталау отправить девушку домой, а потом со спокойной душой воссоединиться с отцом, ведь любящие сердца найдут друг друга даже в ином мире… Прикрыв видящий глаз, он снова представил родителей по обе стороны от себя в белом измерении, и ему до безумия захотелось обратно… Захотелось к ним…
– Да и черт с тобой, – тихо проговорил Мартинес, понимая, что не было смысла злиться или осуждать поступок приятеля. – Теперь с чувством выполненного долга вали отсюда.
– Мигель…
Но Ринар не успел ничего больше произнести, потому что тяжелая железная дверь скрипнула, отворяясь, и в комнату вошел его отец.
– Наговорились? А теперь иди, у тебя самолет через несколько часов, – обратился Арлан к сыну, подходя ближе к избитому пленнику.
Ринар долго не мог отвести взгляд от Мартинеса: понимал, что это была их последняя встреча. Пытаясь запечатлеть его образ, он хотел было дотронуться до него, но раздраженный голос отца словно кипятком ошпарил, отчего рука застыла в воздухе.
– Вещи, сын, сами себя не соберут, – подойдя вплотную, Арлан всем своим видом приказывал ему, чтобы он немедленно убирался отсюда. Ринар прикрыл глаза и, прошептав «прощай», стремительно покинул камеру смерти.
На освободившийся стул не спеша присел мужчина и закинул ногу на ногу, осматривая плоды своей работы, проделанной пару часов назад. Воцарилось молчание, долгое молчание, пока Мигелю не надоело:
– Для размышления есть более приятные места, Арлан, или заканчивай начатое…
– Смотрю, осмелел… Совсем страх потерял – обращаться ко мне в таком тоне?
– А мне уже терять нечего. Ты и так отобрал у меня все, что можно… Только вот до сих пор не
