просто мы обе себя не очень хорошо чувствуем. Телефон разряжен и вот-вот отключится. Скоро встретимся…» и во избежание ненужных вопросов снова отключила телефон.
Прости меня, Майк…
Нервное напряжение достигло своего пика, и мне пришлось воспользоваться аптечкой подруги и проглотить спасительную пилюлю для успокоения… У меня болело все тело и затекли ноги, но я боялась разбудить Лану, поэтому, лишь слегка перенося центр тяжести, давала конечностям отдохнуть. И у меня безумно замерзли израненные стопы, поэтому попросила еще один плед, чтобы хоть как-нибудь согреть их.
Сейчас я, наоборот, рада, что надела брючный костюм, а не платье…
Как же мне хотелось снять эту грязную одежду, погрузиться в горячую ванну и пропасть на пару часов. Хотелось упасть на мягкую подушку и спокойно уснуть, зная, что никто из бандитов не ворвется в комнату. А также хотелось унять головную боль, что преследовала с тех пор, как Мигель припечатал меня к стене. Мне до сих пор было плохо, хоть я и пошла на поправку благодаря Мануэле.
Стоило имени этой женщины всплыть в мыслях, как сердце сдавили тиски, и боль отдалась невероятной тоской в душе, отчего постоянно наворачивались слезы. Разглядывая через иллюминатор звезды, появившиеся на потемневшем небе, я представляла, что где-то там после смерти хорошего человека появилась еще одна яркая точка.
Надеюсь, она встретится с Франко и обретет покой…
– Мисс Милтон, – от размышлений меня отвлек голос стюардессы. – Мы скоро будем заходить на посадку. Если при взлете вы обошлись без ремней безопасности, то здесь, боюсь, так не получится.
– Да, – рассеянно ответила я, быстро решая, как поступить, – конечно…
Слегка пошевелив подругу, я разбудила ее с новостью, что мы почти прилетели, и спросила, может ли она подняться и пересесть в кресло, чтобы пристегнуться. И после утвердительного ответа подвела ее к креслу, села и пристегнула сперва ее, а затем себя.
Даже не верилось, что это происходило на самом деле. Счастливая улыбка коснулась лица при виде городских огней и огромных прожекторов аэропорта Логан в родном Бостоне. От стремительного приближения к земле захватывало дух и закладывало уши, но для меня это были самые приятные ощущения на свете – наконец-то свобода…
Чувство радости переполняло, выливаясь через края. Я смеялась, как ребенок, ловя взглядом холодный свет фонарей на взлетно-посадочной полосе, но стоило мне взглянуть на Алану, как весь энтузиазм превратился в пыль. Хотя ее лицо, что находилось в тени, было бледным и изможденным, девушка пыталась улыбаться, но получалось это с трудом, а как только шасси соприкоснулись с твердой поверхностью земли, то подругу от удара и вовсе пополам скрутило…
Тревога за нее не давала сидеть на месте спокойно. Даже момент резкого торможения не помешал расстегнуть ремни безопасности, отчего я упала к ногам Ланы и больно ударилась не совсем еще затянувшейся раной на голове, полученной в клубе при пожаре.
Я не видела, что творилось за окном, но стоило лишь самолету полностью остановиться и опуститься трапу, в салон с сумасшедшей скоростью влетел Нортон, шокированно осмотрел нас и медленно опустился рядом с женой. Его рваное дыхание и безумный взгляд резали меня на части. Он приобнял Алану, и точно такие же прикосновения – словно подруга была моим зеркальным отражением – я почувствовала на своих плечах. И если Лана сразу же разрыдалась, уткнувшись в шею мужу, то я, словно загипнотизированная, не могла перестать вглядываться в полные страха глаза Нортона, когда он перевел их на меня. Майк словно спрашивал, что случилось – что-то с малышом? На что я могла лишь качать головой, осознавая, что реально ничего не знала о состоянии девушки. Только то, что мог случиться выкидыш, но… Застрявший ком в горле будто не давал произнести эти страшные слова.
Лишь после того, как Майк бережно взял Алану на руки и покинул самолет, я смогла полностью раствориться в теплых объятиях Алекса, еще не до конца осознавая, что этому кошмару пришел конец и мы дома…
«Бесконечность светлого пространства стелила у ног молодого человека густой туман, тянувшийся из пика плотных облаков и прокладывавший путь. Отсутствие какой-либо жизни: звуков или запахов – очень смутило Мигеля. Он ничего не чувствовал. Ничего. Абсолютно…
«Что это за место? Неужели я умер?» – Единственная мысль крутилась у него в голове, пока он развеивал туман, чтобы разглядеть пол или землю, но тот моментально восстанавливался. Течение времени здесь отсутствовало, и Мигель не знал, долго ли он ходил, но одно заметил точно: все кругом заволокло дымной хмарью.
Образовавшийся сбоку серый расплывчатый силуэт сразу же привлек его внимание, и парень, крича и размахивая руками, попытался до него добежать. Но расстояние не уменьшалось, словно Мигель стоял на месте. Затем появился еще один силуэт, потом второй, третий… Но ни к одному из них Мартинес не смог приблизиться и на дюйм…
– Не старайся, сынок, тебе там делать нечего…
Мигель повернул голову, не веря своим ушам. Отец стоял за его спиной, как всегда смотря с добродушной улыбкой. Такой родной, такой любимый, что парень бы расплакался как ребенок, если бы смог, но оказалось, что он даже обнять был не способен: призрачная материя проходила сквозь пальцы.
– Что это за место?
– Тебе рано еще знать, ты здесь временный гость… Обернись.
Мигель выполнил просьбу Франко и тут же упал на колени перед фигурой матери. В груди разгорелся пожар, вызывая жгучую, невыносимую боль, от которой хотелось кричать, но мука прекратилась, стоило лишь женщине призрачно прикоснуться к лицу сына. Мануэла убрала руку, но Мартинесу хотелось еще хоть какого-то контакта, однако, поднявшись на ноги и попытавшись сделать шаг навстречу, столкнулся с невидимой стеной, что разделяла их.
– Мигель, – прозвучал голос Франко за спиной. – Тебе дан шанс попрощаться с ней.
Не теряя времени, парень приложил ладонь к прозрачному полю, глядя в родные глаза матери:
– Прости меня! Прости… Я люблю тебя, мама! Слышишь?! Прости!!!
Стуча со всей силы ладонями по преграде, Мигель снова сполз на колени, разрывая горло в чудовищном крике, повторяя одни и те же слова. Стоило Мануэлле приложить руку с другой стороны, как парня захлестнуло чувство страшного горя от утраты еще одного родного человека. Вина кислотой разъедала его изнутри, причиняя невероятное душевное страдание, ведь он сам убил ее!
– Я же просил тебя, мама… – Глотая слезы, Мигель не мог понять, почему начинало ломить все тело, а во рту появился отвратительный вкус железа, словно он захлебывался собственной кровью…
– Прощай, сынок, – в голове
