— Д-Да.
— Откуда мне знать, что ты не обманешь?
— Я же сказала, что скреплю обещание подписью, — в недоумении повторила она. — Не знаю, как еще…
— Этого недостаточно. — Дядя нетерпеливо забарабанил толстыми пальцами по столу. — Совсем недостаточно. Я не смогу подать в суд, если ты передумаешь.
— Я не собираюсь…
— Оставь мне залог.
— Что? — с трудом пробормотала она, услышав его глупое требование. — Залог?
— Плохо со слухом? Именно так я и сказал.
— Но вы прекрасно знаете, что у меня ничего нет…
— У тебя есть друзья, — намекнул он. — Небедные. Страх сменился гневом. «Каков мерзавец!» — подумала она.
— Если бы мне не было стыдно просить у Коулов взаймы, — холодно произнесла Мирабелла, — я бы не торговалась здесь с вами.
— Плевать я хотел на твои чувства.
— Очевидно, как и на наш разговор, — парировала она. — С вашего позволения.
— А ну-ка сядь! — Заметив ее колебания, он с громким стуком опустил бокал на стол, расплескав жидкость. — Сядь, я сказал!
Мирабелла присела: страх, который она испытывала всю жизнь, с легкостью вытеснил гордость.
— Я должен все обдумать, — промямлил барон. — В таких делах нельзя торопиться.
К ее удивлению и еще большему огорчению, дядя поднялся со стула и принялся неуклюже расхаживать вдоль стола.
Мирабелла с отвращением и неким трепетом наблюдала, как барон неспешно переваливается из одного конца кабинета в другой, прилагая при этом такие физические усилия, на которые, как ей казалось, он не был способен уже многие годы. Половицы скрипели и прогибались под ним, ручейки пота стекали по лицу в лужицы на вороте, и, едва успевая переводить дыхание, он бубнил себе под нос:
— Не замечал раньше… Законный договор… Оговоренные даты… Независимо от завещания… — Он то и дело останавливался, чтобы налить себе выпить, затем заново принимался мерить шагами комнату. — С девчонкой хлопот не оберешься… Так лучше… Он с ней справится…
Слушая его одностороннюю тираду, Мирабелла размышляла, забыл ли он про нее или же ему просто все равно.
Он не забыл. Барон остановился и ткнул пальцем в ее сторону.
— Я согласен, если ты подкрепишь обещание деньжатами Тарстона.
— Он не согласится. — И гореть ей в аду, если она его об этом попросит.
— Сделай так, чтоб согласился. Я хочу четыре тысячи.
— Четыре тысячи чего? — спросила Мирабелла, оторопев. Вероятно, дядя выжил из ума, а она этого просто не заметила.
— Фунтов, дуреха. Чего же еще?
— Фунтов! Вы хотите четыре тысячи фунтов? — ахнула она. — Вы шутите.
— Разве похоже, что я тут в игры играю?
«Как раз похоже», — подумала Мирабелла, подавив истерический смешок, нарастающий в горле, грозящий вот-вот вырваться наружу. Зная, что этого все равно никогда не случится, она спокойно и резонно заметила:
— Четыре тысячи фунтов — слишком большая сумма. Если…
— Ты все равно заплатишь.
Она покачала головой. Уж лучше отдать все пять тысяч на дурацкую благотворительность.
— Тогда я подожду еще два года.
— Ждать тебе придется в Сент-Бриджите.
— Простите? — Ей послышалось, что дядя пригрозил отправить ее в богадельню.
— Вижу, я привлек твое внимание, — съязвил он.
— Вы так не поступите, — с трудом прошептала Мирабелла сдавленным от ужаса голосом. — Вы не посмеете.
— Даже не сомневайся. Договор должен быть готов через две недели, иначе проведешь остаток жизни взаперти.
— Вы бы давно отправили меня в приют, будь это выгодно. Одни только затраты…
— Дорого тебе обойдутся, ведь платить я буду из денег, положенных тебе по завещанию, уж поверь мне. Не веришь? Вот. — Он порылся в кипе бумаг на столе. — Вот. Вопрос почти решен. И будь уверена, я не передумаю.
Барон протянул Мирабелле письмо, которое она видела в ту ночь, когда была здесь с Витом. Заголовок гласил: «Сент-Бриджит, приют для убогих». Далее — насколько она успела разобрать, пока буквы не поплыли перед глазами, — говорилось о согласии взять под опеку мисс Мирабеллу Браунинг.
— Но… я ведь только что пришла к вам. Я…
— Не думала, что я позабочусь обо всем загодя? Она медленно покачала головой.
— Нет… нет, так не должно быть.
Голова кружилась от невообразимой смеси страха, паники и злости, и глубоко внутри закрадывалось подозрение: здесь что-то нечисто. Она не видела смысла. Почему дядя так хотел втянуть в это Вита? Зачем тратить деньги, чтобы отослать ее в богадельню, когда он запросто мог рискнуть и поверить ей на слово? Почему он уже получил бумаги из Сент-Бриджита?
Да потому, что дядя давно планировал избавиться от нее, поняла Мирабелла, припомнив слова Хартзингера: «Мы скоро увидимся».
Но по какой причине? Содержание в приюте стоило дорого. Зачем расставаться с деньгами сейчас, когда условия завещания?..
Условия завещания. Он нарушил их. Страх и паника вмиг утонули в волнах слепящей ярости.
— Денег больше нет, ведь так? — процедила она. Медленно, кипя от злости, Мирабелла поднялась со стула. — Наследства нет. Ты его уже промотал.
— Не понимаю, о чем ты.
— Решил отослать меня подальше, пока я не поставила власти в известность!
— Ты забываешься, барышня.
— Но я подсказала тебе идею получше, не так ли? Как только я подпишу договор, ты отправишь меня в Сент-Бриджит. Вот зачем тебе потребовалось согласие Вита. Вздумал обокрасть и его?
— Думай, что говоришь.
— Ты украл мое приданое. — Будущее. Единственную надежду, которая согревала ее долгие годы, проведенные в его доме. Отнял все. У нее уже давно ничего не осталось. — Ты украл мое наследство. Жалкий вор!
— Попридержи язык. — Он схватил документ. — Вот где твое будущее.
— Ты украл его. Ты… мерзкий, напыщенный, никчемный…
Бокал угодил ей в щеку. Звон разбитого стекла эхом отозвался в голове, и следом за ним мелькнула внезапная и неуместная мысль, что дядя двигался куда проворнее, чем ей всегда казалось. Она даже не заметила, как он занес руку.
После этого все произошло, словно, во сне. Она чувствовала лишь боль от пореза на щеке и ярость, нахлынувшую огромными, тяжелыми волнами и поглотившую ее.
Не думая, даже не понимая своего намерения, она наклонилась, чтобы поднять разбитый бокал. Затем выпрямилась, посмотрела на него… и швырнула в барона, попав ему в голову.
Он взвыл, но ей было все равно.
— Ах ты чертов ублюдок! — Мирабелла схватила со стола латунное пресс-папье и отправила его вслед за бокалом.
— Трус! — Вдогонку полетела чернильница, затем гроссбух, подсвечник и табакерка. — Гадкий! Противный! Гнусный!
