в которой висит больше одного полотенца.
Единственным из них двоих, кто вообще заметил изменения, был Леон. Том соврал, что у него «бросила кости посравшаяся с мужем Майя», и это объяснение всех устроило. А потом долго смеялся над тем, как Кэтрин обозвала их «братством дурил».
То, какие глупые доводы становятся для братьев Тома достаточными, наводит на мрачные мысли: они в принципе его слушают? И даже хуже: они вообще обращают внимание на то, что у них есть четвертый брат? Если бы мама зашла в квартиру Кэтрин и хотя бы учуяла запах мужчины, устроила бы такой допрос, что любой шпион раскололся бы.
Когда Том наконец заходит в лифт, напоминая сегодня не задерживаться до вечера, Кэтрин позволяет мыслям вернуться к его лечению. Обещание не вмешиваться становится все труднее выполнять: этот момент кажется идеальным, чтобы подхватить. Хотя бы обсудить с Жасмин детали и какие-то дополнительные варианты… но нельзя.
Ладно, все еще есть то, что она может сделать самостоятельно: питание, режим сна, поддержка иммунитета. Если Том думает, что во время перерыва в терапии он будет жить так же, как до встречи с Кэтрин, его ждет страшно неприятный сюрприз.
– И позвони в свою медшколу, попроси вернуть деньги за обучение. Ты явно оттуда ничего не вынес, – у самого кабинета до нее доносится голос Жасмин, заставляя вздрогнуть.
Та не в духе, и нужно успеть забежать в кабинет, чтобы не попасться на глаза.
– Кэтрин!
Она поворачивает голову: Жасмин ястребиной походкой двигается по коридору, злая, как сто чертей. Господи, где вылезла ошибка? Что может быть сделано не так?
– Пойдем ко мне, – поджимает губы она и, не задерживаясь ни на секунду, двигается дальше по коридору, в сторону своего кабинета.
Кэтрин беззвучно вздыхает и отправляется следом. В такие моменты она чувствует себя бесконечно уставшей от всего на свете. До того как в ее жизни появился муж-гений с целым ворохом секретов и сложностей, ярость Жасмин заставляла ее дрожать от страха. А теперь – только устало раздражаться. Что она ей сделает, уволит? Да и к черту, актуарий тоже отличная профессия.
– Доктор Райт, – заходит Кэтрин вслед за своим нахохлившимся ястребом, – что-то произошло?
– Я просмотрела все твои последние назначения, – та усаживается за стол и открывает какой-то файл у себя на компьютере. – Напомни, ты еще ходишь на ревизию?
– Раз в неделю, – морщится Кэтрин. – Если я верно помню, месяц назад вы планировали пообщаться с моим специалистом и получить от него заключение. Но так как я продолжаю сессии, значит, его еще нет?
– Наоборот, его заключение меня и тревожит. Ты назначаешь минимальные дозировки препаратов.
– Неправда. Я назначаю дозировки исходя из анализов.
– Ты осторожничаешь, Кэтрин. И это становится плохо для твоих пациентов.
– Чем, простите? – подбирается она. – Тем, что они не умирают от препаратов?
– Тем, что рак может оказаться быстрее, – яростно сверкает очками Жасмин. – Ты не даешь препаратам шанса сделать свою работу. Это не наш подход. Тебе необходимо собраться и вернуться в нормальное состояние, я больше не готова делать скидку на твое замужество, девочка.
Не готова… что?! Когда это Кэтрин просила делать ей какие-то скидки? И как Жасмин вообще связала две эти вещи?!
– Подумай, прежде чем отвечать, – предупреждает та. – У тебя точно прослеживается травма, и то, с чем она связана, тоже очевидно. Мне нужно, чтобы ты перестала видеть в пациентах своего мужа.
Кэтрин задыхается от возмущения. Сейчас рассказать бы ей, что именно останавливает ее от того, чтобы повышать дозу токсинов для пациентов. Что именно научило относиться к ним не просто как к полю боя… И этот разговор сейчас! Когда методики лечения в целом выходят на то, чтобы быть бережным по отношению к организму пациента!
Нельзя. Ее лишат лицензии, и это как минимум… Нужно дышать глубже и не спорить. В конце концов, субординацию никто не отменял.
– Хорошо, – медленно и по слогам произносит Кэтрин. – Я перепроверю свои назначения.
– Нет, я сама это сделаю. И в ближайший месяц я попрошу тебя направлять их мне на ревизию. И да, ты продолжаешь общаться со специалистом. У нее есть блок тем, которые вам нужно обсудить.
Разговор унизительнее было бы сложно придумать. Кэтрин поднимает взгляд, встречаясь с жестким блеском очков Жасмин, и впервые всерьез задумывается: а так ли ей нужна эта работа?
Нет, все-таки хорошая новость. Пусть Кэтрин переживает, это в конце концов ее работа как жены. Но у опухоли нет прогрессии. Это радует.
Том опирается на стену лифта и на секунду закрывает глаза: странно, что еще не конец дня. С утра уже столько произошло, хочется заползти в дальний угол и дождаться момента, когда можно будет уйти домой. Еще одно собрание он не переживет. Просто ляжет на пол, сложит руки на груди и притворится мертвым. Вот бы сработало…
В коридоре он вспоминает, как паршиво они сегодня поговорили с Леоном. Вот серьезно, зачем он столько пытается с ними спорить? Подумаешь, уехал на два часа. Да, второй раз за неделю. Это не значит, что нужно вести себя как контролирующая аристократическая жопа. И что теперь делать Тому? Идти мириться? Нетушки.
Однако ноги разворачивают его в другую сторону от собственного кабинета и несут к Леону. Ладно, он все равно занят на очередной встрече, тут к гадалке не ходи. Для приличия Том может задать пару вопросов его ассистенту Шерил, получить ответ о наглухо забитом календаре самого генерального из директоров и успокоить свою совесть.
– Привет, бессмертный пони, – опирается он на стойку, встречая обеспокоенный взгляд Шерил. – Как дела? Как погода?
– Все в порядке, мистер Гибсон, спасибо, – сухо роняет слова она.
– Шеф на месте?
– Да… – Она опускает взгляд в календарь: – У вас встреча?
– Нет, я просто мимо проходил. Подумал, вдруг у него свободно.
– Вы правы, у него нет встреч, – тянется Шерил к телефону. – Сообщить о вас?
Черт хитрожопый, он как знал! Что, специально освободил календарь, чтобы у Тома не было шансов слиться с примирения?! Леон мог.
– Давай, жги. У меня к нему разговор.
Из динамика раздается ровный голос, который подтверждает, что Том может зайти. Вот тебе и успокоил совесть, придется и правда выдумывать способ помириться.
– Снова приветик, – улыбается Том в попытке сгладить неловкость, – ты свободен? Это что-то новенькое.
Леон застывает в своем кресле посреди огромного пустынного кабинета. Ну чисто изваяние, как у Флоренс в галерее. По окаменевшим мышцам заметно, что обиделся. Хотя казалось бы, взрослый человек, какого хера?
Ладно, причины
