— Мы тонем, — сказала я. — Нас заливает водой. Нам срочно нужна помощь.
— Имя?
— Элисон Ваксман Кофф.
— Нет, имя судна.
— О, извините, «Марлоу».
— Тип судна?
— Сорокафутовая шхуна Джона Альдена.
— Ваше положение?
— Мое положение?
— Положение вашего судна.
— А-а. Оно тонет. Иначе зачем бы я стала звонить в береговую охрану?
— Нет, нет, — сказал старшина Дюнн. — Местонахождение. Где находится лодка?
Где находится лодка? Теперь я была по-настоящему озадачена. Мы были где-то в середине пролива Лонг Айленд, но я понятия не имела, где именно.
— Минутку, — сказала я и позвала Кулли.
— Скажи ему, что мы в пяти милях на восток от рифа Брэнфорд, — крикнул он мне.
— Мы в пяти милях на восток от рифа Брэнфорд, — передала я старшине Дюнну. Было очень много шумов и помех, и я не была уверена, что меня услышали. Поэтому я повторила свое сообщение еще раз.
— Яхта «Марлоу», вас не слышно, — ответил старшина Дюнн, подтверждая мои опасения. — Переключитесь на двадцать второй канал.
— Конечно, если вы считаете, что по двадцать второму будет лучше слышно, — ответила я.
У меня были такие же проблемы с моим кабельным телевидением. Канал «Эйч-Би-Оу» принимался прекрасно, а тот, по которому передавали погоду, совсем не работал. Я переключилась на двадцать второй канал и в третий раз объяснила местоположение лодки. Потом в каюту вбежал Кулли и вырвал микрофон из моих рук.
— Говорит капитан «Марлоу». МЭЙДЭЙ. МЭЙДЭЙ. МЭЙДЭЙ[68], — закричал он.
МЭЙДЭЙ? О, Господи. Мы тонем. Мы тонем, черт побери. А я все свои силы потратила на то, чтобы не есть пережаренные тосты в тюрьме до конца своих дней. Пережаренные тосты были не так уж плохи, по сравнению с тем, что я могла утонуть. Господи, до чего же перспектива оказаться на дне пролива Лонг Айленд может изменить отношение к некоторым вещам.
— МЭЙДЭЙ. МЭЙДЭЙ. МЭЙДЭЙ, — повторял Кулли в микрофон. Ответа не было. — МЭЙДЭЙ. МЭЙДЭЙ. МЭЙДЭЙ. — Молчание. Не было слышно даже помех. — Черт. Радио закоротило. Должно быть, из-за воды.
— Что мы будем делать? — заплакала я.
— Сядем в шлюпку и покинем корабль. Вода прибывает слишком быстро. Мы не можем больше оставаться здесь.
— Но Кулли, как мы можем покинуть корабль? Эта шхуна — твое детище, твоя гордость, твоя отрада. Это твой дом, твой…
— В рубке есть брезентовая сумка с аварийным набором. Она около спасательных жилетов. Иди и принеси ее, — сказал он, не обращая внимания на мои слова. — Я поставлю аварийный буй, чтобы береговая охрана могла найти лодку, если она утонет.
— Но, как они…
— Сонни, принеси аварийку и спасательные жилеты. Пожалуйста.
Пару секунд мы пристально смотрели друг на друга.
Тот, кто первым придумал выражение «красноречивое молчание», был прав. Молчание Кулли говорило: «Любимая, лодка тонет. То же самое происходит и с моим сердцем. Но я отказываюсь умирать, потому что я Здоровый и Сильный Мужик». А мое молчание имело следующий подтекст: «Я знаю, как ты любишь эту лодку, Кулли. Я бы пожертвовала всем, чтобы сохранить ее для тебя. Но в глубине души мне бы хотелось никогда не видеть твоей чертовой посудины».
Я побежала в рубку и забрала сумку с аварийным набором. В ней были свисток, несколько сигнальных ракет, одеяло, сигнальное зеркало, бутылочка с демеролом[69] и немного продуктов (консервированные бобы, банка равиоли и сухой гороховый суп).
— А что ты теперь делаешь? — спросила я Кулли, вернувшись в каюту и увидев, что он вышел на палубу.
— Я спускаю паруса, — торопливо ответил он. — Надеяться больше не на что. Лодка тонет, и я ничего не могу сделать.
Я видела, с каким смирением он балансировал на палубе, с каким хладнокровием опускал сначала грот, потом — стаксель.
Он как раз собирался спустить кливер, когда споткнулся за стаксель, упал на палубу и застонал от боли.
— Кулли! — закричала я и бросилась к нему.
— Господи, — стонал он, держась за ногу. — Я сломал ее.
— Ногу?
— Нет, мою шариковую ручку.
Я уставилась на него, а он на меня. Потом он рассмеялся. Я не могла в это поверить. Его шхуна тонула, нога была сломана, а он смеялся. Он шутил в такой момент! Он пытался преодолеть боль и отчаяние самым правильным способом.
— Кулли, дорогой, давай я попробую растереть твою ногу.
Он слабо улыбнулся.
— Где болит? — спросила я, осторожно дотрагиваясь до его ноги.
— Здесь. — Он сморщился от боли, указывая на голень.
Я не умела отличить большую берцовую кость от малой, поэтому даже не стала пытаться поставить диагноз. Я знала только одно — мы тонули, капитан лежал со сломанной ногой, и мне предоставлялся шанс стать спасателем.
— Так. Что мы теперь будем делать?
— Надень спасательный жилет. Потом наденешь жилет на меня, — сказал он и содрогнулся, когда боль пронзила его ногу.
Я побежала в рубку, взяла жилеты и аварийку и притащила их на палубу, где лежал Кулли.
Я надела спасательный жилет и достала пузырек с демеролом.
— Вот. Прими это, — сказала я и дала Кулли две таблетки.
Он проглотил их и потянулся за жилетом. Я помогла ему надеть и застегнуть его.
— О'кей, — сказал он. — Теперь подтяни шлюпку поближе к шхуне и закрепи ее.
Я выполнила его приказ и подтянула восьмифутовую шлюпку, которая плыла позади «Марлоу», как можно ближе к шхуне. Потом я привязала ее к борту.
— Ты можешь двигаться? — спросила я.
— У меня нет выбора, — ответил он. — Стащи меня с палубы и помоги залезть в шлюпку.
— Стащить тебя? Да ты весишь, небось, все сто шестьдесят пять фунтов[70].
— Хорошо, не надо меня стаскивать. Просто помоги мне сползти самому.
Я протащила Кулли через всю палубу, благодаря Бога за то, что она была скользкой и мне удалось это сделать.
Я забросила аварийку в шлюпку и залезла в нее сама.
— О'кей, капитан Харрингтон. Теперь ваша очередь, — позвала я его, протягивая руки, что бы помочь ему слезть вниз. — Не торопись, будь осторожен. Не думай о том, сколько это займет у тебя времени.
Кулли медленно сполз в шлюпку, гримасничая от боли, но не разжимая губ. Я отнесла это на счет его англосаксонского происхождения. Нет, сэр, они никогда не жалуются. Если бы я сломала ногу на тонущем корабле, то орала бы так, что меня услышали все до одного офицеры береговой охраны. И никакое радио бы не понадобилось.
— Мне надо отвязать шлюпку и грести? — спросила я, когда Кулли был уже на борту.
— Секунду. Я хочу в последний раз взглянуть на «Марлоу». — Он судорожно сглотнул и посмотрел на шхуну долгим, тяжелым взглядом. Его глаза наполнились слезами, которые он не пытался скрыть. — Я вложил в эту лодку все свои деньги, — выдавил он, сдерживая рыдания. — И почти всю свою любовь.
