— Вы собирались отправить в тюрьму невинного человека, и вы еще смеете говорить, чтобы я не очень обольщалась? Я просто спасла вашу карьеру.
— Вы держали нас под дулом пистолета против нашей воли. Это взятие заложников.
Мы шагали прямо по ракушкам, каждый шаг сопровождался их треском.
— Как бы вы и ваше начальство отнеслись к тому, что я расскажу всю эту историю одному из этих отвратительных телевизионных шоуменов? Вы сможете увидеть меня на экране. Я как следует причешусь и подкрашусь. Я буду прикладывать к глазам платок, но стойко держаться, пока телевизионщики будут показывать клип про то, как прокурор и следователь чуть не арестовали Рози Мейерс.
Гевински пнул панцирь краба в воду.
— Это не ваш стиль.
— Вы ошибаетесь.
— Вовсе нет. И, если вы будете держаться от них подальше, я смогу порекомендовать прокурору не выдвигать против вас никаких обвинений.
— Если мой адвокат согласится на это, то я согласна.
С берега Эмеральд-Пойнт казался залитым светом замком. Свет все еще горел и в оранжерее.
— Все эти деньги… — пробормотал Гевински.
Он ждал, что я продолжу его мысль — не приносят счастья.
Вместо этого, я, собрав все свои силы, вцепилась ему в руку. Это было замечательно.
— Что вы, черт возьми, делаете? — чуть ли не зарычал он.
— Просто хочу привлечь ваше внимание: скажите, что делают убийцы с окровавленной одеждой и с оружием?
— Вы делаете мне больно.
— Все в порядке. Ответьте-ка мне на мой вопрос.
— Не знаю. Если это тупицы, они сразу же сгребут барахло и бросят его с какого-нибудь высокого моста. Ну, какого-нибудь, вроде того, что ведет в город. Сбросят все в воду. Если же они хитры, они найдут какое-нибудь укромное местечко до тех пор, пока расследование не будет закончено, потому что до того все их мысли, как у параноиков, сосредоточены только на одном — как бы их не схватили. Они прекрасно знакомы со всеми законами судебного разбирательства. И, знаете что? Часто тупицы оборачиваются самыми умными, потому даже если я увижу, как кто-то сбрасывает сверток с Бруклинского моста, каковы шансы, что я когда-нибудь смогу его найти? А умный… Сказать вам правду, я очень на это надеюсь в случае с миссис Тиллотсон. Она настолько умна, что может поступить как последняя дура. Он взглянул на дом в три этажа. Освещение было великолепным. Даже звезды меркли в его свете.
— Это будет просто чудо, если я что-нибудь найду. Прошу извинить Меня за грубость, но этот сучкин дом — такой большой.
— Сучкин, да, — согласилась я. — Но я ставлю десять баксов на то, что знаю, где находятся ее спортивные туфли.
Они собрали все восемь спортивных костюмов Стефани, три куртки и рубчатые ворсистые брюки, чтобы отправить их в лабораторию, но Гевински, осмотрев все вещи, ни на одной не нашел пятен крови.
После того, как привезли ордер на обыск, а на это ушло два часа, они, наконец, нашли — именно там, где я им и говорила — в оранжерее, — испачканные в грязи огромного новозеландского древовидного папоротника теннисные туфли Стефани. Молодой полицейский бегом прибежал к Гевински, который брал у меня заявление — Винни Кароселла сидел рядом. Гевински тут же вскочил. Поскольку он забыл пригласить нас последовать за ним в оранжерею, мы с Винни сами решили присоединиться к нему.
— Не знаю, даст ли нам это что-нибудь, — сказал Гевински сотруднице лаборатории. Она держала за шнурки «сокони», поднося их ближе к свету и стряхивая приставшую к ним пыль. Оптимизма у нее было маловато.
— Исследовать всю эту прилипшую к ним грязь? Видите ли, в чем дело — они сырые. Возможно, они намокли от прогулки в лесу, но шансы…
— Она вымыла их, прежде чем бросить сюда, — сказал Гевински, качая головой. — Вот дрянная баба.
Я молча с ним согласилась.
— Не знаю, что там у вас есть против нее, — заметил Винни Гевински, может, не совсем вежливо. — Возможно, хороший адвокат смог бы все это легко опровергнуть.
Винни стоял спиной к папоротнику. Он внимательно разглядывал бегонию-туберозу Стефани — казалось, она произвела на него впечатление.
— Никаких отпечатков пальцев — ничего.
Гевински делал вид, что не слушает.
— Значит, у нее был роман, и она лгала об этом полиции. Кроме того, эта норвежская пара показала, что она уходила бегать в тот вечер. Так что, возможно, она поставила свою машину где-то рядом с его. Я получил бы немало удовольствия от дела, подобного этому.
Он похлопал меня по руке.
— Но это самый замечательный момент, Рози! Лучшего быть не может! Вы свободны!
— Черт бы побрал эту сучку, — Гевински уже рычал. — Дайте мне посмотреть на эту чертову вещь.
Сотрудница отдела криминалистики, держа за шнурки, передала ему спортивные туфли. Гевински подержал их перед собой, но уже через минуту его рот скривился от отвращения.
— Вот незадача, — сказал Винни.
— Эх-хе-хе!
— Хотите посмотреть одежду, в которой она бегала? — спросила лаборантка.
— Позднее.
— А почему не сейчас? — выпалила я. — У вас ведь нет в запасе других доказательств?
— Не надо давить на него, — прошептал мне Винни буквально одним уголком рта.
Гевински, несколько презрительно на меня глянув, взял из рук лаборантки груду спортивной одежды. Он стоял там до тех пор, пока полицейский не нашел полиэтиленовую пленку, прикрывающую грязный пол в оранжерее. Будто готовясь для приятного пикника, Гевински приказал накрыть пленкой стол. Затем он разложил спортивные костюмы Стефани, ее брюки и куртки. Немного отступив, он смотрел на все это, как бы изучая.
— Вы, двое, можете вернуться в дом, если хотите, — пробормотал он нам.
— Ничего, — сказала я.
— Мы будем поблизости, — добавил Винни.
Мы наблюдали за Гевински.
— Если она бегала по вечерам, она должна была надевать одну из этих курток, — подкинула я ему идею. — Возможно, не ту, с блестящими отворотами. Она не хотела, чтобы на нее обратили внимание.
Я указала на две другие куртки. Гевински, взяв лупу у лаборантки, стал изучать их и внутри, и снаружи.
— Ничего. Неужели она никогда ничего не проливала на себя? — он расстегнул молнии на карманах. — Абсолютно ничего.
— Ну, мы хотя бы выяснили, кто это сделал, я на свободе, — я старалась его подбодрить.
— Эх! — пробормотал Гевински без большого энтузиазма.
Минутой позже он весь напрягся и вытянул голову. С величайшими предосторожностями он вытащил из кармана кусочек бумаги.
— Папиросная бумага, — проворчал он.
— Во всяком случае она не использована, — сказала лаборантка.
