ней встречались. Интересно, является ли она заядлой баскетбольной болельщицей или это просто что-то теплое для нее.
– Почему вы его так зовете?
Это то же самое имя, каким она называла его в тот день в «Мейере».
– Потому что он помощник нашего народа, но он еще и хитрец. Это значит «ворон».
Я хихикаю.
– Да, это… прекрасно. Тулукарук. Возможно, мне придется начать называть его так.
Жозефина вынимает сына из слинга и передает его Джоне.
Мое сердце неожиданно замирает при виде огромных рук Джоны, обхватывающих все тельце ребенка, когда он держит его в воздухе над собой и опускает вниз, чтобы мальчик мог ухватить его за бороду. Джона смеется, и мальчик смеется, и внезапно у меня получается представить Джону в роли отца.
Джона станет хорошим отцом.
И его семья будет жить с ним на Аляске. Правда, которая возвращает мое бушующее сердце к реальности.
– Ворон и его жена-гусыня.
Я оборачиваюсь, чтобы встретиться с острыми, мудрыми глазами Этель.
– Простите?
– Сказка. Джона – это ворон, а ты – его жена-гусыня. – Она долго изучает меня с грустной улыбкой, и у меня создается впечатление, что она поняла все, что нужно знать о нас.
Этель говорит, что мы с Джоной должны пожениться?
– Прошу прощения! Могу я на минутку привлечь ваше внимание?
Моя кожа покрывается мурашками, когда я поворачиваюсь к стойке регистрации, где Макс балансирует на стуле, подняв руки вверх в знак капитуляции, ожидая, пока завладеет вниманием людей в комнате.
– Мы с Шэрон просто хотели воспользоваться моментом и поблагодарить вас за то, что вы пришли сегодня, чтобы сделать эти проводы особенными. И за то, что сделали наше пребывание на Аляске тем, что мы запомним на всю жизнь. – Он широко улыбается, обращаясь к толпе и говоря вполголоса. – Признаюсь, когда мы только переехали сюда, это был небольшой шок. Не могу сказать, что буду скучать по долгим, холодным зимам, хотя кое-что хорошее из этого все же получилось. – Он жестом указывает на живот Шэрон с покрасневшим лицом и усмешкой, и кто-то из присутствующих издает свист. – И я определенно не пропущу всю эту историю с ведрами меда в некоторых деревнях.
Раздается смех, и я мысленно помечаю, что нужно выяснить, что такое «ведро меда». Что-то подсказывает мне, что оно не имеет ничего общего с медом.
– Но по чему мы несомненно будем скучать, так это по людям. Как вы заботливы. Как вы все близки, как усердно работаете, чтобы сохранить свой образ жизни. Куда бы мы ни поехали, мы никогда не найдем того же самого. Я уверен в этом.
Мой взгляд скользит по толпе, и я вижу множество гордых улыбок и кивков, а также несколько прослезившихся.
– Так что еще раз спасибо вам от всего сердца. – Макс прижимает руки к груди, к сердцу, искренность, исходящая от него, ощутима. – И я обещаю, мы обязательно привезем Тора в гости, как только сможем.
Шэрон откашливается и бросает на Макса суровый взгляд.
– Хорошо, хорошо, мы еще не договорились об имени. – Он ухмыляется. – Но если вы все хотите сделать мне одолжение и начать называть его так, я думаю, ей будет сложнее отказать мне, когда придет время.
Раздается смех, и Шэрон качает головой, но теперь она тоже хихикает.
– Еще пара вещей. Я хочу сказать отдельное спасибо. – Он ищет Джону, на руках которого все еще находится мальчик Жозефины. – Черт, парень, ребенок тебе очень идет.
Раздается еще один взрыв смеха и крик Джоны:
– Не торопи меня!
– Но если серьезно, Джона, за эти последние три года я узнал от тебя о полетах больше, чем за всю прошлую жизнь. Я по-прежнему считаю тебя сумасшедшим сукиным сыном, приземлившимся на горный хребет не один, не два, а три раза, чтобы снять оттуда альпинистов, но ты знаешь, как летать, и я надеюсь, что однажды мне представится возможность снова поработать с тобой.
– Просто возвращайся на Аляску, и у тебя все получится, приятель, – с ухмылкой бросает Джона. – Потому что ты знаешь, что я никогда не уеду.
Все смеются.
Тем временем мои легкие сжимаются.
Джона никогда не покинет Аляску.
Я отчетливо осознаю это с момента нашего первого поцелуя и стараюсь не обращать внимания каждый раз, когда он отстраняется от моего тела, обхватывает меня руками, и мы погружаемся в тихую ночь. Я знала и все равно шла к нему, день за днем, ночь за ночью, желая получить все, что смогу, пока могу.
Не ожидая, что буду испытывать к нему такие сильные чувства.
Я еще даже не уехала, а мне уже больно.
– Черт побери, мы вернемся. Через пять лет. Максимум. – Макс тихонько хихикает, а затем поворачивается, чтобы отыскать моего отца, который копошится в дальнем углу, небрежно сложив руки перед собой, и тихо улыбается. Макс делает глубокий вдох. – Рен, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты поверил в меня настолько, что нанял меня…
– Тогда лучше поблагодари Агнес. Это она вытащила твое резюме из кучи других и позвала тебя на собеседование.
– Мне просто понравилась его улыбка, – говорит Агнес, пожимая плечами.
Еще один виток смеха.
– Ну, вы дали работу не только мне, но и Шэрон. Господь свидетель, она бы сошла с ума здесь, если бы вы этого не сделали, и я думаю, вы это знали. Я имею в виду, счастливая жена – счастливая жизнь, верно?
Со стороны женатых мужчин в комнате раздается хор согласия.
– Какой бы ни была причина, я в большом долгу перед вами за это, а также за все воспоминания, которые мы приобрели за эти три года в семье «Дикой Аляски». Мы с Шэрон лежали ночью в постели и вспоминали. Например, январь этого года, когда на нас обрушился сильнейший шторм, а потом пять дней подряд было минус двадцать. Все сходили с ума, и что сделали эти ребята? Устроили чертово луау, с гавайской музыкой, едой и всем остальным. Рен пришел в юбке из травы и с кокосовыми орехами. Клянусь, у меня есть фото!
По комнате прокатывается смех.
– А прошлой зимой мы построили огромную снежную пещеру на заднем дворе и осветили ее свечами. Рен притащил старый гриль и начал жарить гамбургеры. Это было похоже на летнее барбекю, только с прилипшими к носу волосами. – Макс вздыхает. – Дружище, у нас было так много хороших моментов с тобой и со всеми в «Дикой Аляске». – Он поднимает руку. – Я все еще сожалею об обоях. Я не знал, как много для тебя значат эти утки, но,
