в кино посмотреть «Дюнкерк», и она упомянула, что актер еще и пел.
Греко слегка растерянно улыбнулся, но задумчивые морщинки на его носу не разгладились.
– Нет, это действительно очень красивая вещь, и если она понравится вашей дочери, мы, безусловно, можем включить ее в новый дизайн. Просто…
Джек подошел к спальне и схватился за дверную ручку.
– Это такая жуткая мешанина бус и безделушек, что непонятно, как она умудряется в ней что-то найти.
Он толкнул дверь и отступил, пропуская нас в комнату.
Мы с Джеком застыли на пороге.
Мы с Нолой начисто отскребли стены. Остались лишь слабые следы еле различимых букв, но, к счастью, новых надписей не появилось. Но сундучок для драгоценностей, опустошенный Нолой, когда она переехала в гостевую комнату, теперь стоял в углу. Все его ящики были выдвинуты, а крышка откинута назад, напоминая разинутый рот.
– Вы хотите использовать его скорее как скульптуру, нежели по назначению? – предположил Джек. Я улыбнулась своей самой располагающей улыбкой, как будто подумала о том же, а вовсе не о том, что собирался нам сказать Греко.
– Я ценю ваш творческий подход, – сказал он Джеку. – Но, похоже, с ним что-то не так. Я закрываю все ящики и крышку, поворачиваюсь спиной, а в следующий момент все открыто снова.
– Как странно, – сказали мы с Джеком в один голос.
Греко скрестил руки на груди и исподлобья посмотрел на нас.
– Что-то подсказывает мне, что нет.
Джек сделал шаг к шкафчику с драгоценностями, словно проверяя, выдвинул и вновь задвинул ящик.
– Ну, вы знаете эти старые дома, то неровный пол, то разная влажность…
Греко протянул руку ладонью вверх, как будто умоляя Джека умолкнуть.
– Прошу вас. Не надо. С момента моего первого визита сюда я ощущал странные волны, исходящие от всего дома и от этой комнаты в частности.
Я затаила дыхание, готовясь услышать, что он сейчас откажется.
– Мне это отчасти нравится, – сказал он. – Наполняет творческим вдохновением. Я сам вырос в доме на Брод-стрит, где по ночам вечно что-то стукало и гремело. У меня это скорее вызывало любопытство, нежели страх, а поскольку я не мог видеть источник этих звуков, то особенно не брал в голову.
– Неужели? – спросила я, испытывая легкую зависть, что странные звуки никогда не беспокоили его, потому что он ничего не видел. Пока я не научилась блокировать образы и звуки, я все детство спала с открытыми глазами. – Это ведь старый дом, а Чарльстон считается одним из самых густонаселенных привидениями городов мира, поэтому разумно предположить, что то здесь, то там может обитать странный дух.
– Уф-ф, – сказал он, делая вид, будто вытирает лоб. – Я боялся вас напугать. Рад узнать, что напугать вас не так-то просто.
Джек обнял меня за плечо и притянул к себе.
– Кого, нас? Никогда.
– Отлично. Потому что я нашел кое-что еще, что наверняка покажется вам… любопытным.
Он подошел к большой кровати с балдахином. Замысловатая резьба вилась вверх по столбам до макушек в виде желудей. Слегка пригнувшись, он указал на ножку в виде когтистой лапы и шара и постучал пальцем по какому-то месту около нижнего края. Как обычно, я была без очков и сколько бы ни щурилась, так и не разглядела, на что он показывает.
Джек покачал головой, но затем наклонился и посмотрел.
– Резной павлин.
– Павлин, – повторила я, пытаясь вспомнить, почему это казалось мне важным.
Дизайнер выпрямился в полный рост.
– Я не уверен, что это связано между собой, но павлин был тайным символом, который много значил здесь, в обеих Каролинах, во время Войны за независимость. Я немного занимаюсь исторической реконструкцией этой войны – на британской стороне, – и потому мне знаком этот факт. Впрочем, это могло быть что-то совсем другое.
– Что вы имеете в виду под «тайным символом»? – спросил Джек. У него было хорошо знакомое мне выражение лица. Такое обычно бывало, когда он препарировал горы информации, пытаясь свести ее к чему-то, о чем он мог бы написать.
– Шпионскую сеть. Судя по тому, что я читал, она сыграла такую же важную роль в достижении американской победы, что и шпионская сеть Калпера, но гораздо менее известна. В основном потому, что до сих пор историки не совсем уверены, кто были главными игроками и на чьей стороне были те, чьи личности известны.
– Неужели? – спросил Джек, и я почти услышала, как у него в голове крутятся шестеренки.
Греко кивнул.
– Помнится, вы говорили, что эта кровать здесь уже давно, но знаете ли вы, откуда она взялась?
Я уже собралась покачать головой, но передумала.
– Раньше ее владельцами были Вандерхорсты. – Я даже улыбнулась собственной сообразительности. – И еще они владели плантацией Галлен-Холл. Моя свекровь сказала, что кое-какая мебель этого дома, скорее всего, была привезена сюда с плантации, поскольку большая ее часть старше самого дома. И держу пари, что кровать в том числе, потому что на ней есть изображение павлина.
Греко приподнял брови.
– Что ж, тогда в этом есть смысл. Вероятно, она не имеет никакого отношения к шпионской сети.
Джек наклонился, чтобы получше рассмотреть резьбу, и с уважением потрогал ее. Он повернул голову, чтобы посмотреть на меня, и улыбнулся, но глаза его были невеселыми.
– Или, может, все же имеет.
Потому что совпадений не бывает. Никто из нас двоих не сказал этого вслух, но в этом и не было необходимости.
Мне внезапно вспомнились запахи, наполнившие комнату, когда мы обнаружили написанное на стенах слово «Предан», запах лошадиного пота и кожи, стойкую вонь пороха. Я вспомнила, где уже ощущала их раньше. В Галлен-Холле, когда британский солдат наставил на нас с Джейн мушкет. Прямо перед тем, как изо рта отца вырвался холодный мертвый голос.
Внезапно ощутив слабость, я прислонилась к кровати.
– Да, имеет, определенно имеет, – сказала я, опускаясь на матрас. Меня мучил вопрос, не почудилось ли мне холодное дыхание на моей щеке.
В красно-зеленом шелковом платье-футляре, хотя ради этого поединка упрямства и воли ей следовало бы облачиться в судейскую мантию, наша мать стояла в детской между Джейн и мной. Я держала на руках довольную Сару в красном бархатном платьице с белым кружевным воротником в стиле «Питер Пэн» и замысловатой сборкой на лифе. Пухлые коленки были затянуты в колготки с крошечными карамельными тросточками, а на пухлых ножках на кнопочки были застегнуты очень маленькие черные лакированные туфельки от «Мери Джейн». Время от времени малышка поглаживала мягкий бархат своего платья и улыбалась, и даже вертела головой, пытаясь увидеть огромный бант, на который я потратила добрые полчаса, чтобы довести его до совершенства.
А вот очень несчастный Джей-Джей был на пике истерики: голова запрокинута, все четыре конечности напряжены, как будто он не мог вынести красных бархатных панталон и жилета им в тон с кружевным галстуком. Его любимый венчик был крепко зажат в маленьком кулачке, словно этакий неисправный световой меч. Наша мать что-то говорила, но очень спокойным голосом, отчего ее было трудно расслышать из-за крика Джей-Джея.
– Они не должны быть одеты в одном стиле, Мелли. Они близнецы, но очень разные личности. Пусть надевает то, что хочет.
– Но ведь это для фото на рождественскую открытку, – возразила я. – Они должны гармонировать.
Джейн с укоризной посмотрела на меня. Чаша ее терпения была явно переполнена.
