— О-о, Таннер, сукин ты сын, сегодня мы с тобой здорово проведем время. Я много интересного тебе расскажу. Проходи в дом. Теперь всё время мира в нашем с тобой распоряжении. Как дочурка поживает? — неприятным, нарочито масляным голосом поинтересовался ирландец.
Роберту стоило неимоверных усилий сдержать себя. Руки затряслись. Делая шаг в сторону входной двери мельком заметил неестественно расширенные зрачки О’Коннела. Наркотики? Психотропы? Стимуляторы? Что с ним?
— В норме. Сказала, что тебя есть за что убить, — медленно процедил Таннер входя под низкий каменный потолок гостевой залы.
На миг ему показалось, что он оказался в какой-то забытой богом забегаловке на окраине Канады: на застеленных дешевыми клеенчатыми скатертями столах в высоких потемневших подсвечниках стояли самые настоящие восковые свечи. По стенам развешаны снегоступы, стальные таблички с названиями городов и указанием расстояний, фотографии улыбающихся туристов и какие-то сувениры, видимо также привезенные ими сюда. Роберт нервно сглотнул. Шутки кончились.
— О, вечер при свечах? Давно меня на свидание не звали. Не думал, что это окажешься ты, О’Коннел, но мне правда приятно, — дразня противника, съязвил он.
Флинн лишь зло усмехнулся, держась от Таннера на приличном расстоянии. Кому как не заместителю командира знать о его боевых возможностях и уровне подготовки. Совершенно логично было держаться от него на максимально возможном удалении.
— Присаживайтесь… — указав кивком на ближайший стол с зажженной свечей, приказал Флинн.
Роберт не спеша, считая каждый вдох, наклонился к лежащей на полу Саманте и помог ей подняться. Их взгляды на секунду встретились. Сердце Роберта предательски дрогнуло: на лице девушки красовался огромный фиолетовый синяк, белок глаза налит кровью, и сам взгляд тревожно-испуганный. Она что-то промычала из-под закрывающей рот повязки, активно шевеля бровями, словно помогая себе высказать мысль. Роберт слабо улыбнулся и ободряюще подмигнул ей. Саманта выглядела жалко. Усадив её на простую деревянную лавку, сам присел чуть поодаль, создавая между девушкой и собой место для маневра.
— Ой, ну не смеши, — фыркнул “Гарм”, зная, что Таннер действует скорее интуитивно, чем нарочно.
Годы, прожитые в постоянной боевой готовности и одного, и другого выдавали как профессионалов своего дела.
— Флинн… “Гарм”, зачем?
— Что именно — зачем? — прикинувшись плохо понимающим суть вопроса, переспросил О’Коннел, кривя рот в густой рыжей бороде.
Тусклый свет свечи создавал иллюзию еще более яркого, огненно-рыжего цвета его волос. По лицу метались густые коричневато-охристые тени. Роберт выдохнул, подбирая слова. Сейчас от их правильности очень много зависит.
— Зачем ты выстроил такую сложную схему, чтобы убить меня?
— А кто тебе сказал, что я хочу убить тебя? Живой ты мне нужнее. Был, по крайней мере.
— Даже так? — искренне удивился Роберт, держа руки ладонями на крышке стола.
— Эта дура — агент Томпсон, уже напела тебе на ушко про Трибунал?
— Само собой…
— Ну, тогда ты знаешь, что ждало бы нас всех, рано или поздно.
— Я не уверен, что до конца владею информацией, но по моей — я главный виновник событий в Ираке под Киркуком в две тысячи четырнадцатом году. И в гибели трех участников группы. А теперь еще и агента ЦРУ.
— Ну, это теперь… А раньше виновниками считались мы оба.
— Так ты затеял всё это — Роберт выразительно обвел взглядом пустующее, унылое помещение, — ради того, чтобы избежать наказания? Как-то мелковато, не находишь?
— Ой, надо же… Ты, наконец, научился логически рассуждать… И да, и нет… Мне плевать, кого будут считать виноватым в ЦРУ… Гораздо важнее, знать, кто виноват на самом деле!
— Виноват в чем, Флинн? Не считаешь же ты меня виноватым в смерти “Эрры”? “Хорса”? “Локи”, в конце-концов? — взгляд Таннера стал цепляющимся, изучающим. В неверном свете пламени его черты заострились, стали жестче и напряженнее.
— Они лишь помехи на моё пути, — отмахнулся Флинн.
Роберт изумленно открыл было рот, дабы что-то возразить, но не нашелся. Так легко брошенные О’Коннелом слова о бывших сослуживцах, друзьях, и практически семье поразили его до глубины души, лишая дара речи.
— Флинн, я не понимаю, что с тобой произошло. Ты ведь сам говорил, что ближе парней у тебя никого нет, что они — твоя семья… И ты расправился с ними, как с ненужным мусором?
— Они и были мусором. Всего-лишь мусором, капитан, — глаза О’Коннела опасно блеснули, — а моя семья погибла вместе с этим чертовым арабом, Лидиниллахом в две тысячи четырнадцатом году в бою за базу. И ты в этом виноват!
— Семья? О чем ты говоришь? — искренне не понял Таннер, заерзав на жесткой скамье. Слова бывшего заместителя звучали странно.
— О, тебе этого никогда не понять! У тебя ведь была семья: прелестная, хоть и неверная женушка, две замечательные дочки и масса возможности просто уйти в запас после контракта, но нет… Ты остался на должности капитана, принимал, как думал — важные решения, бросая всех нас в котел огня и на передовую… Не щадил ни нас, ни себя бросая под пули, — произносил Флинн, расстреливая Таннера словами. В них слышались океаны боли, горечи и невысказанного гнева, — а в итоге погубил всё! Из-за тебя погибли сержант Васкез, Гордон и Салли. Из-за твоей жажды славы я лишился всего, что мне было дорого!
— Я не понимаю, как единичный бой, которого стоило ожидать в любом случае, повлиял на тебя? О чем ты говоришь?
— Не понимаешь? На вот… Полюбуйся! — с этими словами перед Таннером на стол упали несколько потрепанных фотографий, с потрескавшимися уголками, замятые на разные лады. Видно было, что эти фотографии носили с собой постоянно. На снимках навечно застыло улыбающееся лицо Гарсии Васкеза — того самого капрала, чью смерть он помнил в мельчайших деталях. Того, чью смерть переживал во снах, и чья кровь каждую ночь обагряла его руки. Всё еще не понимая, к чему клонит О’Коннел, Роберт повернул фотографии к себе лицом, рассматривая.
— Он был моей семьей… Я был его семьей… — с горечью в голосе произнес Флинн, тоскливо глянув на фото, — и если бы не ты со своей идеей захватить в плен одного из валетов Иракской колоды{?}[Иракская колода (другие названия: англ. Most Wanted, Колода смерти) — известная комбинация игральных карт, выполненная в виде портретов самых разыскиваемых администрацией США иракцев. Использовалась в течение Иракской войны для поиска свергнутых иракских лидеров. Ещё задолго до войны в октябре 2002 года администрация США составила список особо опасных руководителей Ирака, так называемую «грязную дюжину». В него были включены Саддам Хусейн и 11 наиболее ближайших его соратников. Практически все они возглавляли вооружённое сопротивление войскам антииракской коалиции.] он был бы жив…
— Это была не моя прихоть, а приказ сверху! И я все еще не понимаю, какое отношение Васкез имел к тебе? — откровенно недоуменно поинтересовался Роберт. Смутные догадки вкрались в его сознание, одновременно с этим отрицая возможную связь своих подчиненных. С другой стороны это вполне объясняло то, что O’Kоннел так и не обзавелся сколь было длительными отношениями.
— Тебе надо, чтобы я это озвучил? Мы были партнерами! Друзьями! Семьей, наконец! — яростно прорычал Флинн, подскакивая к столу и с размаху ударяя Роберта по лицу рукоятью пистолета. Тот покачнулся, чуть не завалившись за край стола. В голове зашумело, болезненно заныла скула, в глазах потемнело. Разгоняя брызнувших во все стороны головастиков перед глазами, Роберт мотнул головой чуть сильнее, чем хотелось бы. Гематома на лице явственно принялась наполняться жидкостью — скулу потянуло, и в ней нестерпимо горячо запульсировала кровь.
— Я не знал. Да даже если бы и знал, что бы это изменило, Флинн? — пробормотал он, борясь с болью в верхней челюсти. В ушах шумело после удара. Саманта, сидевшая рядом, тихонько поскуливала сквозь кляп. Лихорадочно соображая, что же делать, Роберт тянул время. Чем больше Флинн говорит, тем больше шансов найти выход. Снова взглянув на своего бывшего заместителя, он понял совершенно отчетливо, что тот был не под действием наркотиков или нахлынувшего адреналина, он просто был не в себе.
