— Какой обед! — возмутился Алимджан. — У нас пообедают!
Уста Мейрам проговорил с задумчивой грустью:
— Давненько я не был в «Жане турмысе»… Там обо мне, поди, уж и забыли?
— Не забыли, аксакал! — горячо возразил Алимджан. — Все вас помнят.
Вскоре грузовик, в который набились ребята и девушки, тронулся в путь. Алимджан скакал рядом, порой обгонял машину, и Геярчин, толкая локтем подруг, восхищённо восклицала:
— Какой конь у Алимджана! Как ветер!
Ильхам с завистью смотрел вслед всаднику. Ему хотелось тоже вихрем пронестись на коне мимо машины, вызвав восторженное одобрение Геярчин.
Когда грузовик въехал в аул, из всех домов высыпали дети, старики, застенчивые, весёлые девушки. Алимджан спешился у нового, побелённого дома под черепичной крышей. Тарас остановил машину, которую сразу же окружили жане-турмысцы. Они были празднично одеты, на лицах сияли приветливые улыбки. Каждый спешил пожать руки новосёлам, помогал им выбраться из машины.
Шагая с ребятами к дому, уста Мейрам объяснял:
— Здесь живёт Алимджан. Это дом его деда — старого Масагпая. Это знаменитый дед!.. У него в ауле не меньше двадцати внуков и пятидесяти правнуков. С кем ни встретишься — это или сын Масагпая, или невестка, или правнучек. Большая семья у старика!
Алимджан провёл гостей в просторную комнату, где уже был накрыт длинный стол, ломящийся от разнообразных закусок. Комната выглядела нарядно: стены увешаны коврами, яркими шёлковыми платками, на которых были изображены джейраны и маралы, на одном из ковров красовались ружьё и патронташ Алимджана. Ребята, уже отвыкшие от тепла и уюта, чувствовали себя так, словно попали в сказочный дворец.
Гостей встретили председатель колхоза Жаныбалов и старый Масагпай. У него был острый, проницательный и в то же время радушный взгляд, лицо — всё в морщинах, но с твёрдой, светло-коричневой, как каштан, кожей, продублённой жарой, морозами и ветрами. Узкая, совсем белая, просвечивающая борода делала его похожим на средневекового восточного мудреца или звездочёта.
Он приветливо, с достоинством поздоровался с гостями и, обращаясь к уста Мейраму, подтрунивающе сказал:
— Дай-ка поглядеть на тебя, старый! Ты теперь недоступней луны и солнца, к нам и глаз не кажешь. Или забыл, что родился в этом ауле, ел наш хлеб, пил нашу, воду?
— Работы много, Мас-эке! На сон и то времени не остаётся.
Масагпай хитро прищурился.
— Э, не в этом дело, почтеннейший! Уж признайся, что постарел, жирок нагулял, с места трудно сдвинуться. Я ведь моложе тебя, Мейрам, правда?
Помню, я ещё и ходить не умел, а ты уж волочился за девушками!
— Поладим на том, что тебя тогда совсем не было на свете, — оскорблённо проворчал уста Мейрам. — Теперь твоя душа довольна?
Он обращался к Масагпаю хоть по-дружески шутливо, но с большим уважением, и новосёлы с любопытством смотрели на Алимджанова деда, который был ещё старше годами и ещё крепче духом, чем их почтенный, неутомимый уста Мейрам.
Когда гости расселись, в комнату вошли девушки в цветастых платьях, внучки старого Масагпая. Они поздоровались с новосёлами и принялись разливать чай. Масагпай подозвал Алимджана, сказал:
— Гости проголодались с дороги. Скажи, чтоб подали сначала ас и аталу. Чай от нас не уйдёт.
Услышав незнакомые названия блюд, ребята стали гадать, что же это такое. Ас оказался пловом; девушки принесли его на больших блюдах, над которыми вился тёплый ароматный дымок. Вслед за пловом на столе появились пузатые графины с напитком, напоминающим по цвету лимонад, и маленькие узорные пиалы.
— Это и есть атала, — сказал Алимджан. — Напиток, возбуждающий аппетит. Он из проса.
Жаныбалов и Алимджан разлили аталу по пиалам. Масагпай поднялся, обвёл гостей тёплым взором и заговорил, словно складывая новую песню:
— Дорогие мои, вы здесь у себя дома. Вы приехали в наш далёкий степной край, чтобы пробудить пустынные земли к жизни, вырастить тут хлеб, сады, построить новые аулы… И мы благодарно говорим вам: вы наши дети, дорогие сердцу каждого казаха! Если вы попадёте в беду, мы поспешим вам на помощь. Если вы будете в чём-то нуждаться, мы ничего для вас не пожалеем! Всей душой мы с вами, дети мои!.. И верим, что сбудутся самые заветные ваши мечты. В такое уж мы счастливое время живём… Мы, казахи, веками кочевали по степи, не было у нас ни надёжного угла, ни верного куска хлеба. Только советская власть дала нам свободу, силу, счастье. Она помогла нам обзавестись постоянным жильём, зажгла в домах «лампочки Ильича», научила читать, писать, вывела наших детей на широкую, светлую дорогу — нынче они могут стать и инженерами, и учёными, и агрономами… Теперь судьба наша — в наших руках. Спасибо же советской власти, дорогие!..
Все чокнулись пиалами. Напиток пришёлся гостям по вкусу. А Масагпай незаметно пододвинул свою пиалу уста Мейраму и тихо попросил:
— Выпей за меня, дорогой. Я только чай пью.
Уста Мейрам опустошил подряд обе пиалы с аталой и удовлетворённо сказал:
— Вот ты и выдал себя, аксакал!.. Кто же нас моложе, а?..
Одна из девушек, подойдя к Геярчин и Тосе, спросила, что им ещё принести. Геярчин взяла её за руку и ласково притянула к себе.
— Нам ничего не надо. Посиди с нами. А то нам неловко…
Девушка уселась между ними. Тося поинтересовалась:
— Кем ты работаешь?
— Трактористкой.
— Ой! Неужели трактористкой? — удивилась Геярчин. — Ты такая маленькая…
Ашраф приметил эту девушку ещё тогда, когда она впервые вошла в комнату, и с той минуты не сводил с неё взгляда, в котором уже не осталось обычного лихого лукавства. Девушка была хороша собой. Она была небольшого роста, но удивительно изящная и статная. Миндалевидные глаза светились мягким светом, а тонкие, как тетива, брови казались на узком лице особенно длинными. Чёрные волосы падали на спину многоструйным потоком тугих косичек,
Ильхам, проследив за взглядом Ашрафа, ткнул его в бок.
— Не пяль на неё глаза! Неприлично.
— Отстань! — огрызнулся Ашраф. — Может, я портрет с неё хочу написать. Ясно?
— Куда ясней!
А Тося и Геярчин всё не отпускали от себя девушку.
— Хочешь, мы тебя познакомим с нашими ребятами? Вот это Саша Михайлов, из Ленинграда. Боевой парень!.. Лучший наш комсомолец. А слева от нас — Ашраф, из Баку. Кузнец и художник.
— Художник? — обрадованно воскликнула девушка. — А портреты он рисует?
— Ашраф! — крикнула Геярчин. — Можно тебе заказать портрет?
Ашраф в ответ пробормотал что-то невнятное. Ильхам, ухмыляясь, сказал:
— Не трогайте его, девчата, он болен, у него жар.
Ашраф под столом наступил ему на ногу. А девушки забеспокоились:
— Ты заболел, Ашраф?
— Врёт он всё! — заливаясь краской, буркнул Ашраф.
— Так ты нарисуешь портрет девушки из «Жане турмыса»? — допытывалась Геярчин. Она повернулась к своей новой подруге:
— Ты ещё не сказала, как тебя зовут?
— Тогжан.
— Тогжан?.. Красивое имя. Я где-то его встречала… По-моему, в «Абае» Ауэзова одну из героинь тоже зовут Тогжан. Правда? Я читала этот роман в прошлом году.
— А я так и не успела прочесть, — посетовала Тося. — А надо: ведь это о Казахстане. Геярчин, ни у кого из наших нет этой книги?
Масагпай случайно услышал эти слова и обратился к Тогжан:
— Ты слышишь, доченька, о чём просит гостья?.. У тебя есть книга нашего Мухтара. Дай почитать её девушке.
Когда Тогжан вышла в соседнюю комнату, Масагпай сказал:
— У Тогжан очень много книг. Все свои деньги она тратит на книги. Но она никому не даёт их читать. Отдать книгу в чужие руки — это для неё хуже смерти. Вы поскорей верните ей «Абая», а то она изведётся…
Как только за столом заговорили о Тогжан, Тарас насторожился. Уж не та ли это Тогжан, о которой рассказывал ему молодой охотник? Когда девушка вернулась, Тарас внимательно, с непонятной для себя пристальностью оглядел её и, грустно усмехнувшись, подумал: «Красивая дивчина. Такая кого хочешь присушит… Натерпится ещё Алимджан!..»
В руках у Тогжан была толстая книга в светло-коричневом переплёте. Подавив невольный вздох, она протянула книгу Тосе:
— Прочтёшь сама, дай другим прочитать. Это очень хорошая книга.
А девушки подавали на стол всё новые блюда; гости были уже сыты, но понимали, что, отказавшись от угощения, они обидят хлебосольных хозяев, к тому же им совсем не хотелось вставать из-за стола. В комнате становилось всё шумней, за столом не смолкали дружеские шутки. Масагпай всё поддразнивал уста Мейрама, уплетавшего за обе щеки жирные куски баранины:
— Признавайся-ка, старый, кто лучше готовит, твоя Шекер-апа или мои внучки?
— Погоди, аксакал, дай распробовать, — лукаво щурясь, отвечал уста Мейрам.
Хозяева всё делали, чтобы доставить гостям удовольствие. Когда стук ложек и вилок начал стихать, Масагпай предложил:
