Нугис сжал в руке палку и неторопливо ответил:
— Не знаю, не видел их. Слыхать слыхал…
— В тебя стреляли? — Анне схватила его за руку.
— Не знаю… Выстрел был, но, может, стреляли в уток… Они как раз перед этим закрякали и взлетели…
Выстрел застал старика на полуострове, через который только что переходили Анне и Реммельгас. Лось уже убежал оттуда дальше, на болото. Старик сразу после выстрела отпрыгнул за корни поваленного дерева и даже вскинул ружье, потому что хоть кругом не было ни души, ему послышался неподалеку треск веток. Но потом все затихло. Нугис рассказывал обо всем этом отрывочно, вроде как с неохотой.
— Стреляли, наверно, просто так… — добавил он. — А может, хотели попугать меня, старика…
— Так я и поверила! — буркнула Анне, и ее зеленоватые глаза блеснули.
Нугис все так же спокойно и тихо продолжал рассказ о том, как лось промчался дальше, выбирая самые топкие и непроходимые места, надеясь таким образом отделаться от неотступных преследователей.
— Бежал сохатый, бежал, по колени проваливался, брюхом землю вспахивал. Прыгал в окна и плыл по грязи, словно кит. Добрался до острова, выбросил на берег передние ноги и втащил следом все тело, будто не впервой ему было так передвигаться. Тут опять кинулся бежать, потом устал. Лег, стал отдыхать. Подпустил меня шагов на сто, потом снова вскочил и помчался дальше… Я дал бы ему бежать своей дорогой, да пуля попала ему в живот, все равно уж не жилец он был.
Нугис умолк, опустив голову, и затем добавил, скорее обращаясь к себе, чем к другим:
— Красивей зверя в жизни не видел…
Сделав знак рукой, он раздвинул руками ветки и углубился в заросли, куда, наверно, редко кто заглядывал. Старик старался не шуметь и время от времени останавливался, чтобы прислушаться. Наконец он остановился и сделал предостерегающий знак палкой. Раздвинув последние ветви, все трое увидели небольшую полянку и лежавшего на ней темно-бурого лося. Лесной царь услышал их и вскинул голову, резко взмахнув широкими, как лопаты, рогами. Крепкие острые уши настороженно задвигались, толстая верхняя губа задрожала от тяжелого дыхания. Лось лежал так близко, что были хорошо видны его глаза, уже не косившие чутко по сторонам, как у всякого лесного зверя…
Сохатый собрался с силами и приподнялся на передних ногах. Его грива была запачкана и растрепана, на ней висели водоросли и клочья мха. Когда он поднимался на ноги, мускулы под его кожей вздулись от огромного напряжения. Это был крупный зверь, чуть ли не двухметровой высоты. Он гордо, как бы вызывающе вскинул голову и даже сделал шаг, но тут ноги его ослабели и красавец вновь рухнул на траву.
— Конец! — вздохнул Нугис. — Теперь в Сурру осталось только два лося — мать с годовалым телком.
— Так ты знал, что у нас в Сурру поселились лоси? — спросил Реммельгас.
Вместо лесника ответила Анне:
— А как же вы думали? У отца в лесу каждая косуля на счету, не то что лоси…
— А ты мне ничего не говорил. Раз я даже спросил тебя об этом, а ты ответил, что не знаешь…
— Не стану же я на погибель своим лосям рассказывать о них всякому, — ответил Нугис. — Человек ты был тогда новый…
Лось не двигался, лишь по тому, как поднималась и опускалась грудная клетка, видно было, что он еще жив. Он не попытался встать даже после того, как Нугис сделал к нему несколько шагов. Старик велел Анне и лесничему стоять на месте.
Он осторожно обошел вокруг лося, чьи глаза все время следили за людьми. Но зверь уже не мог оторвать от земли голову.
— Пристрелить бы его, чтоб не мучался, — прошептала Анне.
Лесник снова подошел к лесничему.
— Как я и думал — в живот.
И он вопросительно посмотрел на Реммельгаса.
Тот кивнул.
Лесник выстрелил в упор. Лось вздрогнул, словно хотел вскочить и помчаться в лес, но затем голова его сникла и опустилась на мох…
Решили, что Нугис пойдет домой за лошадью, а лесничий и Анне останутся на острове сторожить лося. Не было ничего невозможного в том, что браконьеры, прячущиеся поблизости, увидев, что все ушли, разрежут лося на куски и унесут. В жизни Нугиса случалось и такое.
Когда лесник отошел уже далеко, лесничий пошутил:
— Мы теперь вроде двух робинзонов на необитаемом острове…
— Вы становитесь сентиментальны, товарищ лесничий!
— Вы сегодня колючая. Я помню вас совсем…
— К тому же вы еще и романтичны! — прервала его Анне.
Тогда Реммельгас встал и, чертыхнувшись про себя, побрел по острову. Вскоре он нашел среди сосен одинокую березу, под которой можно было отдохнуть. Перед ним простиралось скучное бурое болото, издалека доносился унылый крик кроншнепа, где-то поближе хлопал крыльями болотный журавль.
По ветвям запрыгали лучи солнца, они пробирались все дальше и наконец добрались до лица лесничего. Крупная полосатая пчела закружила перед самым носом, но он был не в силах даже поднять руку, чтобы отогнать ее. Казалось, что время замерло на месте, словно парившая над болотом пустельга…
И лесничий задремал, прислонившись спиной к стволу шершавой березы и свесив голову на плечо.
Он видел сон.
Он был лосем, которого преследовали браконьеры. У охотника не было ружья, и он грозил беглецу рогатиной. Реммельгас бежал по трясине, бежал до тех пор, пока не устал и не свалился в грязь. Он напрягал все силы, чтоб вылезти, но все погружался и погружался… Браконьер стоял на берегу, выставив вперед рогатину и торжествующе усмехаясь. Теперь глаза его стали зелеными, и, когда он снял с головы шапку, лесничий понял, что это — Анне. Девушка положила руку ему на голову, чтобы толкнуть его под воду. Собрав все силы, лесничий размахнулся…
Кто-то глухо вскрикнул. Реммельгас открыл глаза. Анне стояла рядом с ним и сгибалась от смеха, тут же был и Нугис, который потирал свой живот и ворчал:
— Зачем же драться-то?
Реммельгас вскочил на ноги.
— Извини… я видел ужасный сон…
Девушка все еще хохотала. Оказывается, Реммельгас стукнул старика, когда тот захотел разбудить его и положил ему на голову руку. Но Нугису уже было не до смеха, пора было торопиться.
Он привез на лошади топоры и веревки. Срубили две крепкие ивы и привязали их веревками к лошади. Не очень-то было легко втащить на ветки тушу весом в двадцать пять пудов. Если бы не лесник, лось так бы и остался на своем смертном одре, но едва Нугис ухватился за ношу своими ручищами, как она сразу сдвинулась.
Они двинулись в обход, по более сухой и надежной дороге, известной только леснику. Не доверяя своей памяти, Нугис подчас придерживал лошадь и, перескакивая через зыбкие места, ходил смотреть дорогу. Лошадь задыхалась и фыркала, бока ее блестели от пота, и вскоре вся она была в мыле. Копыта ее глубоко погружались в грязь, она не раз вскидывалась с громким храпом на самых вязких местах, но шаг за шагом, мужественно и упорно продвигалась вперед.
Наконец, сделав небольшой крюк, они выволокли лося из болота, на краю которого, в самом начале дороги на Сурру, Нугис оставил телегу. Тут они встретились с новой трудностью: сил трех человек было явно недостаточно, чтоб взвалить лося на повозку. Лишь после того как они прислонили к ней жерди, им удалось втащить по ним на веревках тяжелого зверя.
Сели отдохнуть. Уже наступал вечер этого незаметно пролетевшего в хлопотах дня. Лишь усевшись, люди почувствовали, как устали и проголодались. Только мужчины кончили курить, как со стороны Сурру послышались людские голоса. Они сидели в стороне от дороги под густой елью и молчали, чтоб не выдать своего присутствия. Но у Осмуса были зоркие глаза, он заметил их еще издали и закричал:
— Вон они где уселись рядком, как ласточки на проводах! А мы их в Сурру ищем.
Осмус и Питкасте возвращались с прокладки железнодорожной трассы. Они сегодня кончили работать раньше и зашли в Сурру, чтоб узнать, когда Нугисы снова смогут прийти на помощь, — завтра придется работать в дремучем лесу, и без старика с дочерью там не обойтись.
Питкасте первым заметил лося.
— А что это у вас на телеге?.. Никак лось?
— Да что ты!.. — оборвал его Осмус, но, заметив раскидистые рога, свесившиеся с телеги, и торопливо подойдя поближе, воскликнул: — Господи боже, лось и есть! Да еще какой! Тридцать пудов, да к тому же и с рогами. Прямо-таки королевский лось! Где вы нашли это чудо?
Питкасте вскинул свою круглую голову и щелкнул языком.
— Губа-то у него какая! Губа лося — да ведь это первейшая закуска!
Осмус покачал головой.
— Вот тебе и краса лесов! Протянул ноги, бедный. Какой удар! Какая потеря, боже мой, какая потеря!
Лесничий и Нугис все еще сидели — они, как поздоровались, так с тех пор и не вымолвили ни словечка. Питкасте обошел вокруг лошади с телегой, потрогал лосиные рога и затем уселся на ствол дерева. Он выглядел хмурым, будто ему было жаль, что он не принимал участия в охоте на лося. Осмус испытывал нетерпение, ему не стоялось на месте, он тыкал пальцем то в губу лося, то в рога, то в загривок, измерял то высоту лося, то ширину его рогов. Он не скрывал своего удивления.
