— Да, давайте думать о Сицилийском банке… Подумайте как следует, — добавил маркиз.
И погрузился в какие-то свои мысли, устремив взгляд в пространство. Дон Аквиланте с изумлением посмотрел на него.
— Вам нездоровится? — осторожно спросил он.
— Кто вам это сказал? — ответил маркиз, словно приходя в себя. — У меня вот тут гвоздь, вот тут, в самой середке лба. Пройдет. Я не сплю уже несколько ночей, словно кто-то пальцами держит мои веки, чтобы они не закрывались.
— Я приду завтра. Так будет лучше.
— Да, будет лучше, — рассеянно ответил маркиз.
Дон Аквиланте вышел из кабинета, качая головой. Проходя мимо двери, ведущей в гостиную, он услышал, что его зовут:
— Адвокат!
— О, синьора маркиза!..
— Вы уже уходите? Присядьте.
— Я приду завтра. Маркиз говорит, что ему нездоровится.
— В самом деле…
— Он слишком надрывается…
— Я не смею даже спросить его, как он себя чувствует. Он сердится, не отвечает.
— Это от бессонницы.
— И от слабости. Вот уже несколько дней, как он почти ничего не ест! Я встревожена. Сидит запершись в кабинете, листает бумаги… Ваш визит, извините, меня беспокоит. Может быть, дела идут плохо?
— Он несколько запустил их. Времена сейчас трудные. А маркиз не привык считать деньги, которые тратит. Это проклятое аграрное общество поглотило уже немало. Если бы он послушал меня! Я знаю, к несчастью, чем кончаются у нас такие дела. Маркиз же всегда все хочет делать по-своему!..
— Надеюсь, речь идет не о серьезных вещах?
— Но о таких, которые могут стать серьезными, если не принять срочные меры. Это как снежный ком — катится, катится, обрастает все больше и превращается в лавину.
— Он, наверное, обеспокоен этим…
— Пока что для этого нет оснований.
— Он знает это? Я спрашиваю, потому что, повторяю, его поведение меня тревожит. Я никогда не видела его таким замкнутым, таким молчаливым. Со вчерашнего дня он едва ли произнес двадцать слов, и те пришлось вырывать у него силой.
— Он крепкий, у него железное здоровье. Можете не беспокоиться на этот счет. Представьте себе! Он начал шутить со мной, как обычно, но это стоило ему большого труда.
— Вчера он не захотел видеть дядю Тиндаро, который приходил навестить его.
— Они всегда немного недолюбливали друг друга. И этот тоже со своими древностями!
— С тех пор как маркиз разрешил ему копать в Казаликкьо, ох!.. «Дорогой племянник, здесь! Дорогой племянник, там!» Вчера как раз пришел, чтобы подарить ему терракотовую статуэтку, которую раскопал на прошлой неделе. Посмотрите, вот она. Я в этом ничего не понимаю. Но послушать дядю Тиндаро, так это просто сокровище.
— Красивая. И хорошо сохранилась. Церера. Это ясно по пучку колосьев у нее в руке.
— А маркиз, когда я показала ему, сказал: «Выбросьте ее! Вы что, в куклы играете? Мой дядя — сумасшедший!»
Дон Аквиланте улыбнулся.
— Что он вам сказал? Как он себя чувствует? — спросила маркиза.
— Сказал, что немного болит голова, больше ничего.
Последние четыре дня поведение маркиза было таким странным, что Цозима не знала, что и думать, что предпринять. Она обещала: «Никогда больше! Никогда!» — и боялась, что ее слова вызовут такую же бурную сцену, как в прошлый раз. Кто знает? Может быть, он задумал испытать ее? И это предположение вынуждало ее еще больше робеть и быть осмотрительнее в каждом поступке, в каждом слове.
Управляющий из Марджителло хотел получить распоряжения насчет некоторых работ, которые надо было начинать. Ждать хозяина? Решать самому? Но маркиз пришел в ярость, едва Титта открыл рот:
— Управляющий говорит…
— Скотина он, и ты тоже! Негодяи! Негодяи! Негодяи! Надо разогнать вас всех! Скоты!
Хлопнув со злостью дверью, закрывшись в кабинете, он и там продолжал кричать: «Негодяи! Негодяи!» — да так громко, как давно уже никто не кричал в этом доме.
За ужином он ел молча и нехотя.
— Вот это… я знаю, вы любите, — сказала маркиза, кладя на тарелку крылышко жареной курицы.
— Что вы пичкаете меня, как ребенка! — язвительно воскликнул маркиз. И сердито отодвинул тарелку.
Он был бледен, глаза смотрели мрачно, и казалось, он не видит ничего, даже когда пристально глядит в одну точку, на какой-нибудь предмет или кому-нибудь в лицо, как в тот момент. Маркиза, встревоженная этими взглядами, не удержалась:
— Вам нехорошо, Антонио?.. Что с вами?
— Это верно, — покорно ответил он, — мне нехорошо… Он не дает покоя! Он не хочет, чтобы мне было хорошо!..
— Кто? Кто не хочет?
— А! Никто, никто!.. Этот гвоздь вот тут!
И он с раздражением попытался вырвать гвоздь, который — он это чувствовал! — был вбит в его голову.
— Лягте в постель… Покой вам пойдет на пользу, — сказала маркиза.
— Пойдем в постель, пойдем в постель… И вы тоже идите в постель.
И после того как вопреки обыкновению позволил маркизе помочь ему раздеться, он забился в угол кровати, поджал колени, почти свернувшись калачиком, и прикрыл глаза руками. Казалось, он сразу же уснул. Маркиза некоторое время смотрела на него, и сердце ее разрывалось от печального предчувствия тяжелой болезни. Опасаясь, что разбудит его, если ляжет в постель, она села в стоявшее рядом кресло и стала ждать. Она молча молилась, вздрагивая всякий раз, когда маркиз бормотал во сне что-то непонятное. Когда же сон его стал спокойнее, она вышла из спальни и приказала Титте вызвать наутро врача, а также предупредить синьору Муньос.
— Хозяин заболел? — спросил Титта.
— Ему немного нездоровится… Так и скажите маме.
Отправив Марию спать, она поспешила в спальню.
— Нет, нет!.. Не пускайте его!.. Заприте как следует дверь! — бормотал маркиз. — Подойдите сюда, к постели, тогда он не сможет держать пальцами мои веки, чтобы не давать мне спать… Вам он не сделает зла… Это же не вы!..
Голос его дрожал, глаза были широко раскрыты, руки шарили, будто что-то искали. Он метался под одеялами, приподнимая голову, испуганно, с подозрением оглядывал комнату, всматриваясь в лицо маркизе, словно хотел о чем-то спросить ее и не решался.
Она не знала, что ему сказать, немного напуганная произносимыми в бреду словами, которые маркиз повторял снова и снова. Она поправляла одеяла, стараясь остановить нелепые, нервозные движения, которыми он сопровождал слова.
— Он ушел! Он приходит и уходит… Дон Аквиланте должен прогнать его!..
— Я скажу ему… Он прогонит, — поддакивала маркиза, чтобы успокоить его.
Он замолчал и перестал оглядываться кругом, а потом настороженно, шепотом продолжал:
— Никто не видел меня… При таком-то ветре!.. Ни души не было на улицах… И кроме того… у исповедника рот на замке… Так ведь?
— Несомненно.
— К тому же… мертвые не говорят… Так ведь? Он был весь желтый в гробу, глаза его были закрыты, рот закрыт, руки скрещены. Как его звали?.. А! Дон Сильвио…
Что означал этот разговор? Маркиза не понимала, что за ним скрывается. Однако он позволял ей догадываться о чем-то печальном и мрачном, и, побуждаемая тягостным любопытством, она хотела развеять неведение.
Но маркиз то умолкал, то снова бормотал слова, лишенные для нее всякого смысла:
— Да, они поклялись?.. Почему поклялись? Хотели посмеяться надо мной?
Он снова забеспокоился, заметался, стал сбрасывать одеяла. Грязное ругательство вырвалось у него. Оно не могло быть обращено к ней. Он повторил его еще яростнее, словно бросал в лицо какой-то находившейся далеко женщине. Это было ясно по выражению его лица и движению. У маркизы сжалось сердце. Мысль о колдовстве, напугавшая ее в тот день, когда принесли корзину и письмо от Сольмо, теперь снова пришла ей в голову и привела в ужас. Может быть, это был уже результат колдовства?
А когда маркиз, вскочив с постели, принялся поспешно одеваться, она в испуге закричала, стала звать: «Мария! Титта!» Она открыла дверь и принялась звать еще громче, пока не убедилась, что ее услышали, а потом, преодолевая страх, который ей внушали действия маркиза, попыталась помешать ему одеться.
— Антонио! Маркиз! — умоляла она, хватая его за руки и не обращая внимания на то, что он грубо отталкивал ее.
На помощь хозяйке прибежали полураздетые Мария и Титта. Но маркиз, выпрямившись, сжав губы, нахмурившись, все энергичнее пресекал их попытки удержать его.
— Он бредит… У него жар… — объяснила маркиза.
Маркиз рывком отбросил Марию на постель, и Титта, оглушенный его резким ударом наотмашь, не решался больше подойти к нему.
— Антонио! Антонио!.. Ради бога! — молила маркиза.
Он смотрел на нее, застегивая жилет, и видно было, что не узнает. Надев сюртук, он тут же сильно оттолкнул маркизу и вышел из комнаты, отшвырнув к стене Титту, который попытался остановить его.
— О боже! Что делать? Куда он?.. Позовите людей! Титта, позовите людей!
