пришло.
— Последнее время ты то мечтательная, то грустная. Так выглядит влюбленность. В кого втюрилась, Нара?
Это Девятый, — выдаю я, понимая, что она меня сейчас расколет.
Смотрит на меня неодобрительно.
— Понятно, Нара, — протягивает разочарованно, — опять твоя платоническая влюбленность в образ.
Каждая встреча с Русланом неизменно приводит меня к новой катастрофе. Если бы мое сердце было АЭС, он стал бы тем самым неудачные стечением обстоятельств, что привело бы к атомному взрыву.
Первая встреча окончилась жгучей ненавистью, словно все облили красной гуашью. Я пламенела. Вторая забрала ненависть и оставила чувство стыда. Красная гуашь потрескалась и осыпалась. Третья же стала одновременно самой страшной и приятной катастрофой. Красная гуашь трансформировалась в краплак розовый. Это цвет валентинок, принцесс и моего сердца. Что будет дальше? В следующий раз он плеснет марса коричневого и получится грязь?
По три раза в час я порываюсь написать Руслану сообщение, но вместо активных действий продолжаю ждать, что он напишет первым. Жду отчаянно и мучительно. Руслан молчит, и я молчу тоже. Это даже хорошо, потому что молчание иногда рождает приятные иллюзии. Я растворяюсь в сахарной вате с оттенком розового краплака и млею от чувства влюбленности. Это так приятно. И так болезненно. Не приходит и дня, чтоб я его не нарисовала. Я таюсь и прячу рисунки под матрасом. Я стыдливо убираю с лица глупую улыбочку, которая то и дело искажает губы.
Мне бы хотелось общаться с Русланом так же легко, как и с Девятым. Девятый знает обо мне почти всё, а Русик — почти ничего. Например, Руслан понятия не имеет, как на меня действует алкоголь. Даже самая маленькая порция творит со мной такое, во что даже сложно поверить.
Случай первый. Мне шесть и во время застолья я раздобыла шоколадную конфетку с коньяком. Она мне не понравилась, но выплевывать не стала и проглотила вместе с начинкой. В ближайшие полчаса родители наблюдали, как их дочка с выражением лица настоящего полководца строит в шеренгу плюшевых зверей и собирается повести их на захват песочницы, откуда ее изгнала более крупная девочка. Пришлось уговаривать, что войну лучше отложить до завтра и в спешном порядке укладывать спать.
Случай второй и последний. Школьный выпускной. Мне семнадцать, и я выпиваю уже второй бокал шампанского. Оно сладкое, легкое и приятно кружит голову. Случай с конфеткой давно вытерся из памяти, и я радостная, что экзамены позади, тянусь за третьей порцией. Не стоило. Пока мои еще абсолютно трезвые и напряженные одноклассники продолжают фотографироваться и только входят во вкус, я скидываю неудобные туфли, с корнем выдираю шлейф, что путается под ногами, и уверенной, но шаткой походкой прусь к фонтану. И прежде, чем кто-то успевает сказать: «Нара, что ты делаешь?», я бултыхаюсь в воду. Пытаюсь нырять за монетками. Выясняется, что не в каждом фонтане удобно нырять, и я просто лежу, как в ванне, мокрая и счастлива. Меня выловили, просушили, напоили чаем и отправили домой. Такой вот выпускной.
С тех пор я даже кефир не пью.
— Нара, принеси бабушкину кулинарную книгу из моей спальни, — просит мама.
Она последнее время выглядит не очень хорошо. Впрочем, не удивительно: со свадьбой и youtube-каналом так много хлопот.
— Конечно.
Мы решили провести вечер вместе: накидать идей для канала, попить чаю и наговориться вдоволь.
Я забираю с прикроватной тумбочки потрепанную тетрадь в черном переплете, куда бабуля записывала рецепты. Случайно смахиваю что-то на пол. Это мамина медицинская карта, которая от удара раскрылась на последней странице. Я беру ее в руки и собираюсь уже захлопнуть, но внимание привлекает слово, которого там быть не должно. Беременность, 12 недель. БЕРЕМЕННОСТЬ. Как такое может быть? Почва уходит из-под ног. Она сделала такое и даже не рассказала?
Я лечу в гостиную, держа карту как революционный флаг. Я, как минимум, заслужила объяснений. Я не мусор из старой жизни, от которого можно избавиться. И не то самое обручальное кольцо, которое можно просто выбросить.
— Что это? — почти кричу я, швыряя карту рядом с ней.
— Нара, — говорит она усталым голосом, — сядь, пожалуйста. Нам действительно нужно поговорить.
— Мамочка, скажи, что ты избавишься от этого?
— Нара ты что? — В ее глазах боль и непонимание. — Это мой ребенок. Такой же, как и ты!
— Это ребенок противного Вадима! — кричу я так громко, как только могу.
— Нара, он мой будущий муж, и это нормально, когда люди женятся и заводят детей.
— Ты предательница! — выпаливаю я, заливаясь слезами. — Ты предала папу! А теперь и меня!
Поворачиваюсь и бегу в прихожую. Мама спешит за мной, но я не хочу ее видеть. И говорить с ней тоже не собираюсь. Я хочу побыть одна.
— Нара, куда ты?
Она хватает меня за руку и пытается удержать.
— Подальше от тебя! — бросаю я, даже не видя ее из-за слезной пелены.
Выдергиваю руку из дрожащих пальцев и выскакиваю за дверь в чем была. На мне домашнее платье, я босая, а из вещей только телефон, который все это время был зажат в руке.
Вместо того, чтоб дождаться лифта, я несусь вниз по ступенькам. Шесть этажей — это слишком мало, чтоб убежать от преследующего горя. Пропади оно все пропадом: и новый ребенок, и Вадим, и она, и эта приторная жизнь, в которой мне нет места.
Вылетаю из подъезда и несусь во дворы. Я боюсь, что мама последует за мной и станет только хуже. На детской площадке соседнего двора забиваюсь в детский домик и, скрючившись там, набираю номер Нади.
— Да! — Ее голос едва слышен из-за громкой музыки на заднем плане.
— Надя, — мямлю я, — можно я приеду?
— Нара, все ок?
— Нет! Я с мамой поругалась.
Молчание. Громкий смех. Музыка.
— Слушай, я во «Фреше». Хочешь, приезжай!
Мы с Надей образцово-показательные лучшие подружки из разряда
