выдергиваю свитер, напоминающий тот, что носил Данила Багров, и несусь обратно.
Руслан уже поставил чайник и греет руки над пламенем газовой плитки.
— Вот, надень!
— Спасибо, Дотнара, но вряд ли свитер согреет лучше тебя, — ухмыляется парень.
Я улыбаюсь. Я проглотила все обиды. Я совершенно не хочу на него злиться. Пусть зовет, как хочет!
Стягивает рубашку и надевает свитер. Он идет Руслану больше, чем рубашка за двести баксов.
— Прости, но на летней кухне нет света, так что караси отменяются, — смеюсь я.
Достаю из рюкзака то, чем закупилась в городе: доширак, упаковку баранок и банку тушенки.
— Да тут целый пир! — восклицает Руслан, потирая руки.
— Не такой, как мама закатила!
— Зато можно не манерничать, — замечает он.
Я наслаждаюсь каждой минутой этого вечера, согретого теплом его улыбки. Мы едим тушенку одной ложкой прямо из банки. Он такой настоящий, совсем другой Руслан. Или я не разглядела в нем этого раньше из-за детских обид?
— Дотнара, я тоже хотел извиниться, — говорит он, протягивая мне половинку баранки.
— За что?
— Я вел себя по-дурацки в кофейне. Я даже не знаю, что на меня нашло.
— Я тоже вела себя по-дурацки. Давай я перерисую тебя и забудем все?
— Серьезно?
— Да!
Я достаю из сумки пленэрный набор: планшет для акварели, огрызок простого карандаша и коробочку акварели со складной кистью внутри. Наливаю в кружку воды и ставлю рядом белую тарелку с трещиной посередине.
Подхожу к Руслану. Кладу пальцы ему на подбородок и задаю нужный ракурс.
— Дотнара, — говорит он тихо-тихо, почти одними губами.
— Что? — выдыхаю я.
— Ничего, просто мне нравится твое имя. Очень. Потому, наверное, и вел себя так тупо.
Я краснею и возвращаюсь на свой стул. Пристраиваю на коленях планшет и делаю набросок. Получается криво, потому что руки ходят ходуном. Он — моя самая красивая модель. Об этом говорит каждая линия, каждое цветовое пятно. Когда страшно признаться в чем-то даже себе, признание стерпит бумага. Я сейчас говорю с бумагой. Я шепчу ей о его совершенстве. Он, определенно, слишком хорош для меня.
Глава 4. Нара. Краплак розовый
Девятый: Ты в порядке?
Нара: Да: веселый смайлик
Девятый: Давно мы с тобой не общались: грустный смайлик
Нара: Прости, много «хвостов»: плачущий смайлик
Девятый: Точно все хорошо? Волнуюсь за тебя.
Нара: Чтобы ты сделал, если б тебе кто-то нравился, но любить его было бы нельзя???
Девятый: Смотря, почему нельзя…
Нара: Просто нельзя и все.
Девятый: Ты влюблена, да?
Нара: Наверное. Похоже на то.
Девятый: И не в меня?
Нара: смеющийся смайлик: Прости, Девяточка, но я ничего о тебе не знаю.
Девятый: Прям ничего?: смеющийся смайлик
Нара: Только то, что у тебя крутой музыкальный вкус, и ты меня понимаешь.
Девятый: Так кто он?
Нара: Один парень, который приходит на работу. Приходил…
Девятый: Так вы больше не общаетесь?
Нара: Общаемся. Но у него….Не важно…просто он не мое. Прости, пора бежать…
— Данилевская, ты уснула, что ли? — визжит преподавательница мне чуть ли не в ухо.
Она ходит между мольбертами и смотрит, как мы справляемся с заданием. Ничего особенного. Обычная срисовка композиции. На этот раз тройка яблок, драпировка, кувшин. Я смотрю на свой лист. Мужские губы. Его губы. Хватаю клячку и поспешно промакиваю графит, пока не остается лишь намек на форму. Торопливо скетчу кувшин и все поглядываю на тюбик с сажей газовой. Говорят, что черного не существует. А потом он врывается в твою жизнь. Его так много в его волосах, и глазах, и даже голосе.
Все смотрят на меня и посмеиваются. Если бы не наша сверхсерьезная преподавательница, ржали бы как кони. Надя смотрит на меня укоризненно. Мы дружим с четвертого класса, и теперь она явно недовольна тем, что я не рассказала ей о том, что происходит между мной и Русланом.
И как такое расскажешь? Вывалить, что я, как дура, влюбилась в сводного брата, у которого есть девушка? Что я не переставая думаю о той ночи, когда мы ели тушенку с одной ложки, и мне было так хорошо и уютно?
Мой удел — влюбляться в киношные образы, книжных персонажей и реальных парней, которые для меня недосягаемы. Впрочем, Руслан первый такой краш в реальной жизни.
Я рисую как принтер. Хочу побыстрее закончить и уйти, пока не начались расспросы. Завершив скетч, быстро скидываю рисовальные принадлежности в папку и бодрой походкой иду к выходу.
— Данилевская, ты куда? — спрашивает преподавательница, которая, кажется, только за мной и следит.
— Извините, Маргарита Юрьевна. Я закончила работу. Можно я пойду? Мне что-то нездоровится.
Оценивает мою несчастную бледную физиономию. Последнее время у меня пропал аппетит и сон, так что вид действительно болезненный.
— Иди уже, — сдается она, — но это первый и последний раз!
— Можно я с ней пойду? — спрашивает Надя, — У нее сахар упал. Может до дома не дойти.
— Иди обе. Не хватало еще несчастных случаев, — говорит преподавательница недовольно и машет на нас рукой.
Мы выходим на улицу. Небо заволокло сероватыми тучами. Погода для июня так себе.
— Нара, все нормально у тебя?
— Да. А что не так?
— Ты странно себя ведешь. Кто он?
— В смысле?
— Я же видела, что ты нарисовала в своем трансе.
Транс. Бывает со мной такое. Я словно отключаюсь, а рука продолжает водить по бумаге. Иногда выходит неловко.
— Просто так нарисовала, что первое в голову
