новый при каждом переезде?
Ее образ жизни въелся мне в кожу, как сыпь. Это было не то, чего я хотел для нее. Но, думаю, это не имело значения. Это была та жизнь, которую она хотела для себя. Много лет назад я понял, что не имею права голоса.
Но когда дело касалось нашего ребенка… что-то нужно было отдавать.
— Я не возражаю, Тобиас, — сказала она, когда я начал запихивать сложенный матрас в чемодан. — Я редко бываю дома, пока работаю над проектом.
— Дома? — в моем голосе послышалось ехидство.
Глаза Евы сузились.
— Дом может иметь разное значение для разных людей. Для меня это не четыре стены. Это не кусок земли, город или штат.
— Тогда где же дом?
— Я думаю… я ношу его с собой. — Она прижала руку к сердцу. — Для меня этого достаточно.
— За исключением того, что это больше не только ты.
Ева вздернула подбородок.
— Ты ведешь себя так, будто я бездомная. Я переезжаю. Люди переезжают ради своей работы. Моя работа означает, что я могу платить за дом моего отца. И мне нравится моя работа. Почему это так неправильно?
— Это не так. Давай… забудем об этом. — Я вздохнул, затем закончил упаковывать надувной матрас, отнес его, ее спальный мешок и подушку к двери. — Я просто пытаюсь осмыслить это, Ева.
— Я тоже. — Она грустно улыбнулась мне. — Мы сможем разобраться с логистикой. Но, возможно, то, что я займу гостевую комнату — плохая идея. Я могу снять номер в отеле.
— Нет. — Я покачал головой. Если бы я думал, что она поедет в отель, я бы мог оставить ее. Но она была такой же упрямой, как и я, и после того, как я уйду, она развернет этот надувной матрас. — Останься со мной. Пожалуйста.
— Только потому, что у тебя есть матрас с эффектом памяти.
— И больше одной подушки. — Я рассмеялся и поднял ее чемодан. Подушки, как она однажды сказала мне, были так же важны, как и матрас.
— Теперь ты просто хвастаешься, — поддразнила она.
— Показывай дорогу. — Я умудрился за одну поездку донести все до своего грузовика, затем подождал, пока она закроет свою квартиру, прежде чем мы направились через город по тихим дорогам к моему дому.
Дом.
Разве дом не был местом, куда ты мог сбежать? Где ты мог обрести покой? Возможно, ей не нужны были четыре стены, чтобы чувствовать себя как дома, но, когда я заехал в свой гараж, тяжесть спала с моих плеч.
Это было причиной, по которой я стал архитектором. Проектируя дома, я не просто придавал им эстетический вид. Речь шла о создании убежища. Речь шла о том, чтобы дать другим место, где они могли бы пустить корни, которые были бы такими же глубокими, как мои собственные.
Я нажал кнопку на второй кабинке и вылез, махнув Еве, чтобы она заезжала. Когда ее машина была припаркована, я поднял ее чемодан и затащил его внутрь.
— Ты голодна?
— Конечно. — Она пожала плечами. — Я эксперт по еде на вынос. Хочешь, закажу нам что-нибудь?
— Или я могу приготовить сам.
— Ты позволяешь мне остаться. С меня ужин.
— Хорошо. — Я кивнул и наблюдал, как она листает свой телефон, ее пальцы порхают по экрану.
Она не спросила, что я хочу съесть. В этом не было необходимости.
Ева знала, что я ненавижу чили. Знала, что предпочитаю вареные овощи сырым. Что я пью воду с каждым приемом пищи и что держу в холодильнике домашний соус «ранч», потому что всегда предпочитаю его кетчупу.
Она знала меня лучше, чем кто-либо другой.
Я скучал по тому, как легко было находиться рядом с ней.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил я, открывая холодильник.
— Вода подойдет.
Я наполнил два стакана, свой со льдом, а ее без, потому что это беспокоило ее зубы. Затем мы устроились в гостиной на противоположных концах дивана.
— Кажется, прошли дни, а не часы с тех пор, как ты приходила.
Она рассмеялась, поджимая под себя ноги на подушке.
— Я только что подумала о том же.
Рядом с ней на столике стояла цифровая рамка. Ева взяла ее в руки, наблюдая, как меняются фотографии.
— Мама подарила мне это вчера на Рождество. — Я смотрел через ее плечо, ожидая, пока…
Ева ахнула.
— Она поместила сюда нас?
Это была фотография, которую мама сделала много лет назад. Та, что стояла в рамке в ее кабинете в течение нескольких лет. Я подозревал, что она все еще лежит в ящике стола, спрятанная для сохранности. Мама никогда не теряла надежды, что Ева найдет дорогу домой.
На снимке мы с Евой лежали на диване в старом доме мамы и папы. Я спал на животе, одетый только в шорты. Ева спала на моей обнаженной спине. Мой рот был открыт. Ее волосы рассыпались по моим плечам, и прядь прилипла к ее губам.
Это не должно было быть удобно, но я потерял счет, сколько раз мы так спали. Полностью довольные, пока были друг у друга.
— Мы выглядим такими… молодыми. — Улыбка осветила ее лицо, но, как и фотография, она исчезла слишком быстро.
На следующем снимке мы с Хитом были на лыжной горке несколько зим назад. Он настоял, чтобы мы сделали это селфи на кресельном подъемнике. Следующим был снимок с прошлогодней рождественской вечеринки. Я стоял рядом с папой, у каждого из нас в руках было по стакану виски.
Мы с Евой смотрели, как фотографии прокручиваются по кругу, пока наша снова не появилась на экране. Она провела пальцем по рамке.
Вспышка фар заставила нас обоих подняться с дивана. Она поставила рамку, когда я направился к двери, чтобы встретить водителя доставки.
— Буррито? — спросил я, заглядывая в пакет. — Тебе не нравятся буррито.
— Вообще-то, нравятся. — Она присела за столик, разворачивая фольгу со своего ужина, в то время как я сел рядом с ней и сделал то же самое.
— С каких это пор?
— Я прожила в Сан-Антонио около пяти месяцев. За углом от места, где я снимала квартиру, было кафе с буррито. Однажды вечером я поздно вернулась домой с работы, а в холодильнике ничего не было. Я не хотела ждать пиццу, поэтому решила, что один буррито меня не убьет.
Я рассмеялся.
— Очевидно, что этого не произошло.
— Я взяла Буррито с кесо (прим. ред.: кесо — это соус, который готовят из расплавленного чеддера). И теперь… — Она взяла свой буррито и откусила огромный кусок, постанывая, пока жевала. — Я люблю кесо.
Было эротично наблюдать, как ее
