кровать повсюду была со мной. В данный момент ее устанавливали в моей лондонской квартире, отсюда и надувной матрас.
В моем чемодане в ванной комнате было столько одежды и туалетных принадлежностей, что мне хватило бы на неделю. Их я тоже соберу и сяду на самолет в воскресенье. Шесть дней.
Тогда у меня не будет времени на одиночество.
Лондонский проект был центром реализации онлайн-магазина. Они строили новый склад за городом, и, учитывая последнее обновление статуса, это оказалось непростой задачей.
Тобиас, вероятно, посмеялся бы, если бы я сказала ему, что квадратное здание, построенное в основном из стали и бетона, может быть таким сложным. Это был именно тот тип структуры, который он бы возненавидел.
Он уже вывалил на меня порцию дерьма за помощь с чудовищным центром обработки данных, который мы построили за пределами Бозмена. Он был не совсем неправ. Железные стены действительно резко контрастировали с прекрасным горным пейзажем.
Но, даже не имея характера, центр был достроен, и теперь мне пришло время двигаться дальше. Я буду изводить мастеров и спорить с поставщиками, пока очередное уродливое здание не испортит другой ландшафт.
Характер моей работы означал, что у меня не было уютного офиса. Обычно у меня был стол в грязном строительном трейлере, поставленном рядом с переносными туалетами. Конечно, не место для ребенка.
Я прижала руку к животу.
Как это должно было сработать? Моя работа была напряженной. Двенадцать часов — длинный рабочий день. Обычно я первой прибывала на стройплощадку и последней уходила. Моему боссу нравилось, когда мы зависали рядом с каждой стройкой, но, возможно, он будет не против, если я буду работать дома несколько дней в неделю.
Мне придется нанять няню. В этом не было сомнений. Не то чтобы у меня были друзья, которые могли бы посидеть или помочь с ребенком. Я никогда не оставалась в одном городе достаточно долго, чтобы завести надежных друзей.
До сегодняшнего дня это меня не беспокоило.
Кому бы я позвонила в экстренной ситуации? Смогу ли я найти няню, которая согласилась бы работать по вечерам, когда я буду ужинать с клиентами? Как часто мы сможем уезжать и навещать Тобиаса?
Я не могла ожидать, что он будет приезжать к нам каждый месяц. У меня было три, может быть, четыре дня отпуска в год. Лондонский проект отставал от графика, и как только я начну, это будет мертвый спринт к финишной черте.
Если только… О, боже. Что, если он захочет полную опеку? Что, если я буду посещающим родителем?
Нет. Тобиас никогда бы так со мной не поступил. Он должен был знать, что это разобьет меня на части.
Он должен был знать, что я буду презирать его за попытку.
Вопросы и тревоги кричали на меня в пустом пространстве. Стены начали смыкаться, поэтому я слезла с матраса и поспешила к двери. Сиденья машины были еще теплыми, когда я уезжала.
Было два места, куда я регулярно наведывалась, либо к моей сестре, либо к моему отцу, и седан, казалось, сам направлялся к его дому престарелых. Я припарковалась на том же месте, где и вчера на Рождество, и вошла внутрь здания, помахав женщине за стойкой регистрации. Папа называл администраторов своими надзирателями, потому что они следили за тем, когда он уходил и когда возвращался домой.
Не то чтобы он часто уезжал. Большинство его друзей из моей юности все еще жили на Манхэттене. А друзья, которых он завел после переезда сюда, все жили близко, так что он просто навещал их в их комнатах.
В доме была доставка продуктов и столовая, где подавали трехразовое питание. Иногда моя сестра забирала папу к себе домой, чтобы он мог поиграть с девочками. Но в основном она приводила сюда своих дочерей, потому что так хотел папа.
Вчера он признался мне, что часто чувствовал себя обузой для Елены.
Вчера я призналась ему, что часто чувствовала себя так, будто бросила их обоих.
Но за этот дом платила моя работа. Елена была матерью-домохозяйкой с двумя детьми, живущей на единственный доход своего мужа. Она не могла позволить себе это учреждение. Папа не хотел сиделку, и в другом своем признании сказал мне, что дом слишком сильно напоминает ему о маме.
Он был счастлив здесь. Поэтому я с радостью платила, чтобы у него была помощь поблизости, если потребуется.
Дверь папиной комнаты была открыта, когда я шла по коридору. Орал телевизор.
Я ухмыльнулась, прежде чем громко постучать, чтобы он услышал меня сквозь шум.
— Достаточно громко, Нэнси! — Он, шаркая, вышел из кухни, тяжело опираясь на трость. — Ева?
— Привет, папочка.
— Что ты сказала?
Я закатила глаза и указала на телевизор.
— О. — Здоровой рукой он полез в карман джинсов и вытащил пульт, нажав кнопку включения.
В комнате воцарилась блаженная тишина.
— Эдди, я не слышу! — крикнула Нэнси с другого конца коридора.
Я поджала губы, чтобы скрыть улыбку, и закрыла дверь.
— Я так понимаю, Нэнси все еще не починила свой телевизор.
— Нет. — Он проворчал что-то себе под нос, направляясь к своему глубокому креслу. — Есть шанс, что я оглохну, если она в ближайшее время не сделает этого.
Нэнси была папиной соседкой с тех пор, как он переехал сюда. Она была старше его на двадцать лет, и он хорошо к ней относился. Ее телевизор был не просто старым, громкость не работала неделями. Вместо того чтобы переходить коридор и смотреть папин телевизор, Нэнси предпочитала слушать его из своей комнаты, чтобы сидеть в своем кресле. В течение последнего месяца она выбирала канал, а папа увеличивал громкость на своем, чтобы она могла слышать.
— Что ты здесь делаешь? Подумал, что ты будешь на работе. — Он потянул за рычаг, чтобы поднять подставку для ног на своем стуле.
— Нет, сегодня было тихо. — Я расстегнула молнию на парке и стянула ее, прежде чем плюхнуться на его мягкий диванчик. — Как ты себя чувствуешь?
Он криво улыбнулся мне.
— Я в порядке.
Папа был самым молодым жителем этого дома за несколько десятилетий. Три года назад он по счастливой случайности пережил обширный инсульт. У него были проблемы с движением и функционированием левой стороны тела. В течение нескольких ужасных дней мы не знали, выживет ли он. Но он прошел долгий путь благодаря обширной речевой, физической и профессиональной терапии.
Его слова все еще были невнятными, и были движения, которые всегда доставляли ему неприятности, но он был жив. Это было все, что меня волновало.
Этот дом престарелых
