не молчи же, — гладила она мамину спину, пытаясь успокоить, а взгляд упал на тумбочку, на небольшой пластиковый предмет, похожий на ручку; Лика потянулась к странной находке, но рука застыла в воздухе, когда пришла догадка: — Мам, а это что?
Арина отстранилась и, заметив, куда смотрит дочь, потянулась к вещице, явно намереваясь убрать ее подальше от Ликиных глаз. Но ее опередили, уже через секунду Лика, нахмурившись, изучала маленькое окошечко на пластиковом корпусе находки — там, под тоненьким стеклом, зияли две полоски.
— Мам, — растерялась Лика, — ты что… беременна?!
— Лик, дай сюда.
— С ума сойти… От отца?
— От кого ж еще…
Понимая, что тест ей уже не отдадут, да и скрывать новость, в общем-то, поздно, Арина откинулась на подушку и заплакала.
— А чего ревешь-то? — не поняла Лика и вдруг улыбнулась. — Мам! Радоваться ж надо!
— Чему?!
— Ну как чему? А отец знает?
Арина отвернулась, промолчала.
— Ты думаешь, он против будет?
— Мне плевать, против он или нет. Его это не касается. Никакой беременности не будет, — тихо проговорила Арина, избегая взгляда дочери.
Лике показалось, что она ослышалась. Беременность — конечно, стресс. Беременные частенько ведут себя странно. Но вот таких заявлений от собственной матери Лика услышать не ожидала.
— В смысле? Мам!
— Лик, пожалуйста, оставь меня сейчас в покое.
— Нет, не оставлю. Ты что удумала? Ты хочешь сделать аборт? Никогда не поверю, что моя мама способна убить собственного ребенка!
— Срок очень маленький — никакого ребенка еще нет.
— Есть, мама! Есть!
— Лика, это не твое дело. Пожалуйста, оставь меня в покое!
— Да что ж ты творишь?!
Хотелось взять маму за плечи и хорошенечко встряхнуть. Но Лика не успела — Арина резко обернулась, в глазах мелькнула… злость? Нет, это не злость — скорее, затравленность, боль и растерянность человека, оказавшегося на развилке. Только если в сказках был намек, чего ожидать от каждой дорожки, то у Арины указателей не было — куда ни пойди, все казалось заведомо гиблым.
— Лик, ты в курсе, сколько мне лет? — выкрикнула Арина. — Ты понимаешь, что за человек твой отец? Ну какой ребенок?!
— Сколько тебе лет? Неужели девяносто? Ну надо же, а я и не заметила! Мам, ты еще молодая здоровая женщина, и позже рожают! А отец Каринку потерял, меня потерял — да он тебя на руках носить будет, когда узнает! А если обидеть вздумает, то у тебя есть мы с Максом, и мы ни тебя, ни этого ребенка в обиду не дадим. Мам, ты понимаешь, что это ваш с отцом шанс? Ты зачем все портишь? Ты же любишь его! И он тебя, похоже, тоже любит.
— Твой отец любит только себя. Ему верить — себя не уважать.
— И эта женщина еще недавно уговаривала меня простить Макса… — вздохнула Лика. — Мам, люди меняются, им надо давать шанс! А у отца было достаточно поводов осознать свою неправоту. Ну посуди сама, если ему плевать на тебя — почему ж не развелся тогда? Не женился на другой за столько-то лет? Мам, ну хватит уже страдать! Дай себе шанс на счастье! Ты же без него не сможешь уже.
— Лик, заканчивай свои проповеди, а? Я все уже решила и к врачу записалась.
— Решила? Ну… если решила… — недовольно пожала плечами Лика, — решать тебе, конечно. Только не понимаю тогда, зачем плакать? Ты сейчас, кстати, плачешь из-за беременности или из-за своего «решения»?
— Лик!
Лика насупилась, Арина, отвернувшись, тихонько выла, оплакивая не то себя, не то свое несчастное дитя, что так нежданно-негаданно зародилось под ее сердцем. Она кляла себя за то, что допустила беременность, кляла Горского — будто бы специально, решив своего добиться, заделал он ей этого ребенка. Кляла Лику, которая теперь лезет не в свое дело и даже не замечает, какой болью отзывается каждое ее слово.
И ведь действительно, радоваться бы надо. Ребенок от любимого мужчины — разве не счастье? Но Арине казалось, что она стоит на краю пропасти. Шаг влево, шаг вправо — и все, стремительный полет, и вдребезги об камни… За короткое время Горский сумел перевернуть вверх дном всю ее жизнь. Еще два месяца назад они толком даже не разговаривали, еще пару недель назад она видела в нем все того же циничного сукиного сына, который ради бизнеса готов был собственную дочь затолкать в объятия нелюбимого человека, а сегодня, не успев толком и осознать, как опять попала в расставленные им сети, она ждет ребенка. Опять уязвима перед ним. Он исправился? Он осознал все? Может быть. Но когда-то она уже свято верила, что уж кто-кто, а он ее не обидит. Любовь их казалась вечной, штамп в паспорте — нерушимым… А вышло что? Могла она себе тогда представить, что ее предадут, растопчут? Что человек, клявшийся ей в любви, пойдет на измены? Прогонит? Будет угрожать? Детей отнимет… А если все повторится? А если приступ его любви сегодня — это всего лишь приступ? Жил же он прекрасно без нее все эти годы! Спал с другими. Другим улыбался, и вряд ли думал о том, что где-то тоскует по нему она. Как верить ему теперь? А ведь о ребенке узнает — уже не отпустит. Быть уязвимой перед ним Арина не готова.
Лика хоть и злилась, но не уходила, сидела рядышком и смотрела на маму, все еще надеясь отговорить ее от неверного шага. Она понимала, это все стресс, для ее мамы такой поворот слишком неожидан — она напугана, растеряна и абсолютно не готова принять новую жизнь, где у нее будет не только взрослая дочь, но и любимый муж, и маленький ребенок. Ей надо успокоиться, обдумать все хорошенько. Не спешить с «решением». Ведь если она сделает аборт, то потом сама же всю жизнь казнить себя за это будет — не тот она человек, что с легкостью от своего ребенка избавится. Уже казнит. И плачет она не из-за беременности — зачем же плакать, раз «проблему» так легко решить можно? — плачет она, потому что боится поверить,
