время все под контролем.
– Да ну, как я… Вот так перееду к нему в спальню без спроса, что ли?
– Поверь, он сам тебе сообщит, чего хочет. Или просто с наступлением темноты начнет ходить за тобой хвостом с несчастными глазами.
Сашка дает еще кое-какие инструкции по питанию, хотя холодильник забит, наготовлено на неделю вперед, а не на три дня, за которые Сашка надеется обернуться. Может быть даже за два. Обратный билет она еще не брала. Из Москвы два рейса каждый день, утренний и ночной, и сейчас, в несезон, билет наверняка найдется.
– Главное, смотри, чтобы он не лопал все подряд, но ни в коем случае не отбирай и не попрекай. Следи, чтобы он, если съест лишнее, адекватно добавлял инсулин. Но что-то мне подсказывает, что ты столкнешься с обратной проблемой.
– В смысле? Он будет отказываться от еды?
Сашка кивает.
– Да, если загрустит.
Тоня усмехается, и ее усмешка, скорее всего, вызванная старой закулисной шуткой, что артист Туманов жрет все, что не приколочено, включая декорации, больно отзывается в Сашке. Как будто Тоня смеется над тем, какое значение Сашка придает собственной персоне в жизни Всеволода Алексеевича.
– Все, ладно, я поехала. Скайп, телефон, ватсап, все к твоим услугам. В любое время и по любому поводу, хорошо? Я всегда буду на связи.
Всеволод Алексеевич выходит проводить ее до такси. Лицо абсолютно нейтральное, маска артиста. Только не того, который жизнерадостного идиота перед бабушками изображал, другая. Ее Туманов надевал на светских мероприятиях, куда изредка наведывался в компании Зарины например. Ноль эмоций, пустые глаза.
– Я вернусь сразу, как только смогу, – обещает Сашка.
– Сделай все дела, девочка, – ровно говорит он.
– Будьте умницей, ладно? Отложите все хулиганства, вроде мороженого из киоска на углу или сигареты в открытое окошко, до моего возвращения, договорились?
– Как скажешь, тетя доктор, – фыркает он, на секунду сняв маску. – Все, иди. Тебя вон таксист дожидается.
– Вам денег за простой жалко, что ли? – поддевает его Сашка и уворачивается от шутливого подзатыльника.
Были бы они вдвоем, Сашка позволила бы себе его обнять. Но при Тоне ей неудобно. Поэтому приходится собрать всю волю в кулак и просто сесть в машину.
До аэропорта почти час на такси – аэропорт в соседнем, более крупном поселке, гордо, но незаслуженно именуемом городом. И всю дорогу Сашку не покидает лютая тоска. И она с удивлением ловит себя на мысли, что это не страх за Туманова. И он тоже, конечно, присутствует, но объективно Всеволод Алексеевич остался с надежным человеком, Тоня будет заботиться о нем как о родном. Да он ей и есть родной. Если разобраться, ей он роднее, чем Сашке. Сашке хочется выть от ощущения, что она возвращается в ту жизнь, которую ненавидит всей душой. В город, с которым не связано ничего хорошего, если не считать концерт того же Туманова на городской площади много лет назад. К человеку, которого она совсем не хочет видеть. Да, всего лишь на три дня. Если повезет, на два. Но почему-то даже этот короткий срок, проведенный не здесь, не возле Всеволода Алексеевича, кажется ей непростительным транжирством. И самоуговоры, что это он так решил, что она раз и навсегда разберется со всеми вопросами, что так правильно, – не очень помогают.
В аэропорту Сашка обнаруживает, что у нее есть еще полчаса до начала посадки. В былые времена она бы провела их где-нибудь в уголке на неудобном сиденье, уткнувшись в телефон. Но Всеволод Алексеевич, когда она уезжала, строго-настрого наказал деньги не экономить, ходить в кафе, ездить на такси и покупать себе все, что захочется. Опять же, в былые времена она бы его не послушалась. Ну как он проверит, в конце концов? Не полезет же баланс ее карточки смотреть. Но что-то в Сашке изменилось. Сейчас ей кажется, что ослушаться его, пренебречь его заботой – это проявление неуважения. Куда большее, чем потратить его деньги. И Сашка идет в единственное и неприлично дорогое кафе, заказывает самую большую чашку горячего шоколада и эклер с заварным кремом. Он был бы доволен. Может, скинуть ему фотографию? Ну не ему, конечно, Тонечке. Она откроет и ему покажет.
Сашка включает камеру в телефоне, расставляет чашку и тарелку так, чтобы композиция была покрасивее. И хмыкает, замечая ироничный взгляд мужика за соседним столиком. Да-да, дура из инстаграма еду фотографирует. Ну что, Александра Николаевна, можно вас поздравить. Гуляете на деньги богатого пожилого покровителя, фотографируете пироженки. Что дальше? Пойдем ботокс закачивать? Правда, что ли, инстаграм завести?
Сашка скидывает фотографию Тоне. Быстро набирает сообщение в чате:
«Покажи ему. Скажи, что я сижу в кафе в аэропорту».
«Хорошо. Только он очки потерял, найти не может».
«На шее, на умывальнике в туалете, под подушкой» – тут же перечисляет Сашка места самой частой дислокации его очков.
«Нашли! – через минуту отзывается Тоня. – На шее. Даже не додумалась бы. Он халат сверху надел, мне и не видно. Фото показала. Он одобряет».
«Как он?»
«Не знаю».
«В смысле?!»
«Никакой. Ничего не рассказывает, ничего не требует. В телевизор пырится. Молча, даже без комментариев».
Объявляют посадку, и Сашка спешит расплатиться. Проходит в самолет в числе первых, как будто чем быстрее зайдешь, тем быстрее прилетишь. И потом улетишь обратно. Застегивает ремень под традиционную демонстрацию аварийно-спасательных средств, думая о своем. Ну и что, что ничего не рассказывает? Клоун он, что ли, окружающих развлекать? Бывают дни, когда его не слышно и не видно. Взрослый человек все-таки, не пятилетний ребенок с синдромом дефицита внимания. Может быть, он решил воспользоваться отъездом Сашки, чтобы эмоционально отдохнуть? Как бы они ни были привязаны друг к другу, даже от самых близких-то порой устаешь. Он, конечно, не лютый интроверт, как Сашка, скорее наоборот, сама общительность. Но все же.
Надо написать Тоне, чтобы была повнимательнее к нему. Сашка лезет за телефоном, но замечает, что самолет уже выруливает на взлетную полосу. Со вздохом переводит мобильник в авиарежим. Им всем надо немножко отвлечься. И она волевым усилием запускает на телефоне простенькую игрушку, которой развлекает себя до самого прилета.
* * *
«Мытищи, Мытищи, любимый город мой». Строчки бессмертного хита Всеволода Алексеевича сами всплывают в памяти. Сашка поднимается по бетонной лестнице. Ничего не изменилось! Ничего! Нет, ну домофон появился. Окна в подъезде заменили на стеклопакеты. Но они такие же грязные, как обычные стекла Сашкиного детства. И лестница все с той же красно-зеленой, нарисованной масляной краской дорожкой. Как она не вытопталась за столько лет?
