Тогда-то они и придумали этот фокус. Сначала мать, а затем в игру включилась и Анетта. Они выбрали себе в «друзья» английскую королевскую фамилию, чтобы та своим сиянием озарила унылый горизонт их житья-бытья. Они приняли их всем скопом — от старинных членов семейства, облеченных самыми громкими титулами, до юных невест, только-только включенных в высокий круг: супруги и детишки, мальчики и девочки, все эти Сары, Дианы, Беатрисы, Евгении, Уильямы и Гарри — все, на кого падал отсвет миропомазания, оказались достойны попасть в число любимцев и занять свое достойное место. Анетта с матерью предпочитали не замечать размолвок, раздоров, разводов и прочих неприятностей, способных разрушить возведенный ими волшебный замок мечты. Они категорически не соглашались признавать, что и принцессы страдают и плачут, получают синяк под глазом, ходят нечесаные или гибнут в ужасной автокатастрофе в компании с любовником. Нельзя им так опускаться! Мать с дочерью оставались равнодушными к скандальным подробностям подобных жалких историй; их привлекали лоск старины, роскошные шляпы, сигарообразные автомобили, твидовые костюмы, шотландские морозы, благородная позолота, скачки в Эпсоме — то есть все то, что свидетельствовало о подлинном блеске и отделяло избранников судьбы от прочих смертных, заставляя тех держаться на почтительном расстоянии. Это увлечение стало для Анетты чем-то вроде малой религии, дающей силы преодолевать унизительные испытания серых буден.
Конечно, она была не одна. У нее был Эрик. Он понемногу подрастал, ее робкий бледнокожий мальчик, немного замкнутый и все еще по-детски ласковый и нежный; он был все время здесь, рядом, настоящий и живой, и она, Анетта, за него отвечала. От отца, вернее, от того существа, в которое он превратился, помощи ждать не приходилось; после беспрестанных ссор и драк в Дюнкерке он, совсем махнув на себя рукой, прибился — надолго ли? — к какой-то женщине и жил с ней и ее детьми на грошовое пособие, деля досуг между пивом и телевизором.
Анетта не стала советоваться с матерью, не решившись открыться даже ей. Да у нее и слов бы не нашлось, чтобы рассказать, что она задумала насчет объявления. Для начала в бесплатной газете. Просто чтобы посмотреть. Главное — осмелиться. Сделать первый шаг. Написать о себе два-три слова. Пока усталость, отчаяние и безутешная тоска окончательно не взяли над ней верх. Потому что порой казалось, что у нее уже все позади, все растрачено, и все — зря; она отдала все, что у нее было, ради Дидье, ради его семнадцати лет и тех коротких мгновений, когда их тела становились единым целым. А потом потянулись беспросветные дни и месяцы бурных ссор, вялых примирений и не желавших сдаваться надежд. Все — зря. И даже их телам было больше нечего сказать друг другу.
Просматривая объявления о знакомствах, она не могла не понимать, что этот вопрос волнует всех без исключения, и это беспокойство читалось между строк. Значит, ей придется вспомнить, что у нее тоже есть тело — тело почти сорокалетней женщины, быстро меняющееся по мере приближения к неотвратимой катастрофе, — слишком белые бедра в прожилках голубых сосудов, живот и грудь, еще вполне привлекательные — пока еще привлекательные… Значит, надо будет продемонстрировать все это, выставить себя напоказ, постараться стать желанной и пробудить желание в себе, искренне заинтересоваться другим человеком и вырваться наконец из вязкого болота привычки, лишающей удовольствия жить.
Анетта прочитала объявление Поля в приемной у зубного врача; она не сама пришла на прием, а привела Эрика и ждала его в тесной и душной комнатенке с пожелтевшими стенами; чуть поколебавшись, она вырвала из газеты клочок — раньше она никогда не делала ничего подобного — и тщательно сложила его вчетверо. Прежде чем она разобралась, как именно следует пересылать ответ через газету, ей пришлось перечитать текст на бумажном клочке много-много раз. Она и не подумала отвечать на другие объявления из той же газеты, ни на одно. Ей сразу понравились слова «сельскохозяйственный рабочий». Вот это настоящая профессия, не то что ее собственные тошнотворные опыты — в качестве домашней рабыни, фабричного мяса или хозяйки магазинной кассы. Еще там было слово «спокойный». Спокойный мужчина сорока шести лет ищет молодую женщину, любящую деревню.
Любит ли она деревню? И можно ли ее считать молодой женщиной? Ну, во всяком случае, она моложе его. Ну да, она моложе сельскохозяйственного рабочего, опубликовавшего объявление за номером CF41418. Она ему ответит. Позвонит по указанному в газете телефону, и их соединят. Так что поначалу ей не надо будет показывать себя. Они просто поговорят по телефону. Уж на это-то у нее хватит сил. Она обязана попробовать. В мутной пустоте Байоля начиналась еще одна слякотная зима. Эрик! Он вышел из кабинета, немножко морщась от боли, но все равно улыбаясь, и бросился к ней, как будто они не виделись бог знает сколько времени. Ему не терпелось вернуться домой, на их уютную кухоньку, остаться с ней вдвоем. Нет, она не допустит, чтобы он повторил ее судьбу, стал таким же неприкаянным, как она сама, нет, ни за что. Она должна что-то придумать, изменить их жизнь, уехать прочь из этого городишки, начать все сначала. Деревня так деревня. Главное — подальше отсюда. Главное — вырваться.
Обстоятельства вынуждали Анетту снова сесть за руль. До сих пор она уделяла этому мужскому занятию совсем мало сил и внимания. Пока был жив отец, они ездили в скромных подержанных автомобилях и только в случае крайней необходимости, молясь, чтобы ничего не сломалось, потому что ремонт их разорил бы. После смерти отца Анетта какое-то время водила их последнюю машину, пока та не пришла в полную негодность. Потом они с матерью привыкли обходиться вообще без машины; выкручивались как могли, но никогда не одалживались у соседей или знакомых: ходили пешком, потели на велосипеде, таскали на себе тяжелые сумки, простаивали на автобусной остановке, пользовались электричкой. Они так к этому привыкли, что уже и не помнили, до чего же удобно иметь машину.
Во Фридьере большущая, слегка поцарапанная машина Поля ввергла Анетту в испуг, уж больно непривычно было садиться в такую громадину, занимавшую слишком много места на дороге — и спереди, но особенно по бокам и сзади, там, куда не достигал взгляд, теряясь в бесконечности невообразимо длинного багажника. Тогда Поль предложил ей взять внедорожник «диана» допотопной модели практичного бежевого цвета, который шутливо именовал «каретой» и обычно использовал для сельскохозяйственных нужд. Музейную «диану», в салоне которой давным-давно отсутствовало заднее сиденье, зато стоял приятный запах зерна, соломы, влажной почвы, дерева, коровьего навоза, молока и точильного камня, отмыли до невиданной прежде чистоты и снабдили новыми чехлами. Утром 14 июля Поль провел с Анеттой короткий вводный урок, после чего с торжественной решительностью вручил ей ключи от «дианы» и потускневший образок святого Христофора, в незапамятные времена опекавший по настоянию дядек и его, тогда начинающего водителя.
