Они ведь почти все здесь…
— Случайно гуляли в зоопарке? — я снова скрываюсь за спиной Вано и, задрав голову, уточняю с издевкой.
— Ага, — его улыбка становится во все тридцать два зуба. — Решили зверушек посмотреть, давно не видели.
— Молодцы, — я одобрительно цокаю языком и собираюсь послать… зверушек дальше смотреть, но требовательный голос Яна заставляет осечься.
— Это кто?
И, опустив голову, я вижу, что оба суслика стоят рядом и, подняв головы, с любопытством разглядывают нас. Или, что точнее, Вано.
- Это… — я перевожу взгляд с монстров на Вано.
— Друг, — он подсказывает сам и, неожиданно присев, протягивает руку Яну. — Ваня, для друзей Вано.
Ян удивлен и польщен, его губы разъезжаются в улыбке, но он закусывает щеку изнутри и важно кивает, протягивает руку в ответ и еще более важно и солидно произносит:
— Ян.
Его ладошка тонет в лапище Вано, и от смеха уже с трудом удерживаюсь я, особенно, когда Вано незаметно мне подмигивает, а потом он переключает внимание на Яну и врубает на максимум свое очарование.
Яна покорена и на нашего недо-Казанова смотрит почти влюблено.
И, когда в незаметно и стремительно завязавшемся разговоре с сусликами, Вано упоминает, что пришел с друзьями, то мне приходится сдаться под тремя парами глаз а-ля кот в Шреке и согласиться пойти к друзьям.
Помимо Вано, их восемь.
Ромыч со своей Милой.
Лина, которая сразу открещивается от того, что сдала меня, и вообще идея зоопарка была Ромыча.
Кто бы сомневался.
Нина. Она успела подстричься под каре и выкраситься в розовый. В сочетание с ярко-черной подводкой прозрачно-голубых глаз сморится дико, но Нина — это Нина. Мы привыкли.
Женя, которая по паспорту Женевьева. Она у нас самая умная и серьезная. И ответственная. В общем, человек благодаря которому у всей группы всегда стопроцентная посещаемость. Почему-то кроме нее на лекции по культурологии и гигиене никто не ходил.
Дина и Дина. Наши Ди-Ди, которые умудряются говорить синхронно, обижаются друг на друга за это и вечно спорят по любому поводу. При этом Ди, которая Альбертовна, высокая и худая до анорексии блондинка, а Ди Филипповна, маленькая и пухлая брюнетка.
Эль. Эльвин. Головная боль старосты, то бишь Лины, знаменитая личность в деканате, узнаваемая персона во всех тусовках, мой собрат по разуму и мой одногруппник еще и по детскому саду, куда нас зачислил Лавров. Да-да, все косяки у нас с Элем напополам.
И они — это почти все наша группа и это те самые друзья, с которыми случайно прогуливался в зоопарке Вано.
Суслики от них в восторге.
А я… я смиряюсь с неизбежным.
От кого и что я хотела скрыть?
Анекдот, что женщины умеют хранить секреты… группами человек по десять-двадцать, в нашем случае не анекдот. У нас правда все секреты только так и хранятся, пусть наш бабский коллектив и разбавлен тремя парнями.
Да и… с ними по зоопарку бродить гораздо интереснее.
И веселей.
У сусликов счастье окончательно переваливает через край и его можно смело отчерпывать поварешкой, ибо их катают на плечах Вано и Ромыч и им согласились купить сладкую вату, и мороженное, и фиговину-вертушку, и шарики… и Кирилла Александрович меня определенно убьет.
Его семь пропущенных я вижу, когда отказываюсь от еще одного заезда. Автодром и другие аттракционы на краю зоопарка оказались интересней птиц.
— Ян, возьми Эля, он у нас гонщик, — я с хохотом принимаю протянутую руку Эля и выбираюсь из машинки.
— Эй, Эль, спорим я вас сделаю?! — через всю площадку орет Вано.
Точнее «Лёва».
Помните серию «Ну погоди», где также на машинках катались и в одной сидел лев? Ну вот, наш Вано примерно тоже самое, без смеха на него смотреть невозможно.
— Мужик, — Эль хулигански улыбается Яну и за его спиной, убедившись, что дети не видят, быстро показывает средний палец Вано, — да нам тут вызов кидают. Принимаем?
Он подставляет Яну кулак, и суслик гордо кивает и по кулаку своим ударяет.
— Мы лучше! — с уверенностью объявляет он.
Я тихо фыркаю и с площадки ухожу. Смотрю, как Яна с Милой поднимаются на колесе-обозрение, что только из четырех кабинок состоит, и достаю из сумки телефон.
Семь пропущенных.
И, оказывается, уже четыре часа дня.
Даже от мамы пропущенные не так страшно выглядят, как от Кирилла Александровича. И я ныряю между клетками, ухожу в самый конец к тиграм и пока слушаю гудки, рассматриваю бенгальского белого.
Тигр — Раджахана — обстоятельно зевает, и мне хочется положить голову ему в пасть и подождать пока он щёлкнет зубами.
Что?!
Это будет куда безболезненней, чем разговор с Лавровым.
Кирилл Александрович отвечает, когда я уже собираюсь трусливо отключиться и отделаться сообщением.
— Да? — он спрашивает подозрительно спокойно.
Негромко, но отчетливо, словно за спиной стоит.
И хочется даже оглянуться, но я забираюсь, как суслики, на выступ и прижимаюсь лбом к прутьям и, с завистью глядя на сонного и беззаботного Раджахана, тоскливо отвечаю:
— Здравствуйте, это Даша.
Кирилл Александрович молчит, давая, видимо, проникнуться уровнем глупости. Ну да, я так-то у него в контактах забита как Штерн, сама видела, и представляться было лишним.
С его точки зрения.
С моей точки — для отсрочки смертной казни все средства хороши. Я могу еще про погоду спросить. В тени сегодня, например, двадцать семь.
И…
— Вы нас очень потеряли, да? — вопрос звучит храбро, отважно.
Ладно, жалко он звучит, и голос у меня дрожит, а сердце шумно ухает.
— Даже не знаю, Ште-е-ерн, — задумчиво тянет Кирилл Александрович, — вы в зоопарк уехали в девять утра. Сейчас сколько, Дарья Владимировна?
— Четыре.
Я отвечаю на выдохе, а в ответ снова тишина.
А он молчит, потому что матом крыть воспитание не позволяет, а культурных слов для меня нет, или потому что нож, дабы прирезать, выбирать удобней в тишине?
Их ведь много.
Ампутационный — большой, средний и малый, — мозговой Вирхова, резекционный Бергмана, резекционный Лисфранка, нож Эсмарха…
Тьфу, черт.
Здравствуй, топочка[1].
Лучше бы ты на паре так вспоминалась, как сейчас.
— Кирилл Александрович…
— Что, Дарья Владимировна? — он устало и тяжело вздыхает.
— А мы медведей смотрели, — говорю с полным осознанием, что заисикиваюсь, но жить хочется, — белых, и крокодилов, и бегемота, а еще обезьян и…
— А писца видели? — интересуется заботливо.
— Это намек, да? — я в свою очередь интересуюсь осторожно.
— Ну что ты, Дарья Владимировна, какие намеки в наших с тобой отношениях? — ласково вопрошает он…
И вопрос его звучит как-то странно близко.
Так близко, что я оборачиваюсь и утыкаюсь взглядом в солнцезащитные очки на темной макушке. Ниже лоб и брови черные нахмурены.
Глаза.
Опять почти черные.
— З-здрасьте… — я улыбаюсь.
И неловко оступаюсь.
— Штерн, объясни, почему от тебя вечно одни проблемы? — Кирилл Александрович злится и морщится.
Я же молчу и ледяную бутылку воды, обмотанную платком, ему протягиваю. Мы сидим на краю фонтана.
— Извините.
Падая, я заехала Лаврову рукой по глазу. В руке был телефон.
— У меня завтра врачебная комиссия, — бубнит он, прикладывая бутылку.
— Хотите тоналку одолжу? — бодро предлагаю я. — Или еще можно…
«Еще» предложить не успеваю, на меня выразительно смотрят, и я замолкаю.
Во избежание.
Купания в фонтане, например.
— Вы хотя бы ели сегодня? — отнимая бутылку, спрашивает наконец Кирилл Александрович.
— Угу, — я активно киваю китайским болванчиком, в тишине, какой-то нашей с ним, поскольку внешний мир шумит все также, мне сидеть надоело, — мы два раза в кафешки заходили. Один раз в пиццу, а второй в нормальную. Суслики даже суп съели!
Водой, кою некоторые решили столь невовремя испить, Кирилл Александрович давится и на меня ошарашенно смотрит.
