трубке голос Маруси:
— Мамочка, я соскучилась…
— Где ты? — впитываю в себя ее тонкий родной голосок.
— У бабули и дедули. Я мультики смотрю. Мне деда мармеладных мишек купил. Я оставлю тебе. Три. Или пять.
На меня снисходит мгновенное успокоение.
Однажды Власов забрал ее из сада и не довез до своих родителей. Моя дочь два часа провела вместе с ним и его друзьями в каком-то ресторане. Какая-то девица из их тусовки кормила моего ребенка картошкой фри, став ее нянькой, пока хирург Власов курил кальян в соседнем зале.
Я была шокирована и зла, когда увидела эту картину своими глазами. Я забрала дочь и неделю не подпускала его к ней, но он всегда побеждает, ведь у нас… совместная опека, а его родители очень влиятельные люди…
— Мне хватит трех… — говорю дочери, прочистив горло.
— Мне бабуля разрешила лечь спать в десять.
— Ладно. Ты поела?
— Угу… суп и… гречку… фу-у-у…
— Завтра приготовим с тобой что-нибудь вкусное и вредное…
— Пиццу! Хочу пиццу! — счастливо визжит Маруся.
— Передавай привет бабушке и дедушке…
Положив трубку, вздыхаю так, будто с души свалилась бетонная плита. Напряжение отпускает, ведь мой ребенок в надежных руках. Родители Власова души в Марусе не чают. Они очень к ней привязаны, хоть иногда напрягают ее своей строгостью. Будто всю строгость, которую они пожалели для своего сына, решили слить на моего ребенка.
Убрав телефон в задний карман джинсов, берусь за ручку и выхожу в коридор.
Дверь в «ночлежку» Зотова закрыта так же плотно, как и пять минут назад, когда я ею хлопнула. Если он еще там, в комнате, то не подает никаких признаков жизни, но проверять я уж точно не собираюсь.
Дача Капустина и так теперь кажется мне спичечной коробкой, а я ненавижу замкнутые пространства.
Не задерживаясь больше чем на два вдоха, ухожу по коридору тем же путем, которым пришла, но теперь в доме уже не так тихо.
В квадратную прихожую с улицы, как семечки, сыплются люди. Я вижу Таню, Альберта, Страйка, детей в разноцветных комбинезонах и с розовыми щеками. Вместе с собой пришельцы приносят морозный свежий воздух и шум, который не взрывает мне голову, потому что облегчение после разговора с Марусей настолько полное, будто внутри разжалась тугая пружина.
Мне становится легко даже несмотря на то, что не знаю, куда себя деть. Я хочу повеселиться. Развеяться в конце концов! И не думать о том, почему судьба подкинула мне встречу с голой задницей Зотова, хоть я об этом и не просила.
Дожидаюсь, пока Капустина сбросит ботинки и пуховик, под которым у нее вязаное бардовое платье чуть ниже колена. Ее очки запотели, кончик носа покраснел, но моя подруга улыбается, чего не скажешь об Альберте. С кислым выражением на лице он забирает у Тани пуховик и вместе со своей курткой убирает вещи в шкаф, дождавшись очереди после Страйка.
— У меня нос отмерз, — подруга берет меня под локоть, с любопытством осматриваясь. — Как мило… — смотрит вокруг, оценивая очень сдержанную, я бы сказала, холостяцкую обстановку.
Заглядывает за угол, придирчиво знакомясь с домом Данилы, и покусывает губу, крутя на пальце кудряшку.
Хозяин входит в дверь в компании своей хихикающей девушки, и за то время, пока мы не виделись, оба успели обзавестись морозным румянцем, как и все остальные пришедшие со двора.
Капустин заботливо помогает Нике снять длинную шубу, под которой на его даме блестящие свободные брюки и короткий топ, и этот лук делает ее похожей на фиолетовый диско-шар, а ведь сегодня даже не Новый год.
— Ну просто человек-праздник, — слышу сухое замечание Тани.
Прикусив от смеха губу, наблюдаю за тем, как в дверь протискивается смутно знакомый мужчина с подносом, на котором возвышается гора шашлыка. Держа поднос над головой, он объявляет:
— Если кто-то хочет хавать, еда на кухне!
Напрягая мозги, пытаюсь вспомнить его имя, ведь мы явно когда-то были знакомы, но без толку.
Под очками глаза Альберта тоскливо смотрят на поднос, но Таня тянет меня и своего «парня» в гостиную, куда стекается часть гостей.
— Пошли… — шикает Альберту, который и так обреченно не сопротивлялся.
В гостиной два небольших кожаных дивана друг напротив друга, между ними деревянный журнальный столик, на крышке которого нарисована шахматная доска. Компания, галдя, рассаживается: парни плюхаются на мягкие диваны, девушки садятся тоже.
Скачу взглядом по лицам. Многие мужчины мне знакомы — это хоккеисты из юношеской команды Зотова и Капустина, по крайней мере основная их часть. Девушек я вижу впервые, и они рассматривают меня и Таню с не очень дружественным интересом, будто кто-то из нас двоих способен положить глаз на хоккеиста! Мне хватило первого и последнего раза, а Таня никогда спортсменами не интересовалась.
— Никто не хочет уступить девушкам место? — обращается она к шумной компании, повысив голос, чтобы ее перекричать.
— Сейчас все будет! — на наши с Таней плечи опускаются тяжелые ладони Страйка. — Зеленый, — обращается к одному из парней, — уступи даме место, давай-давай, двигай…
— Я постою… — отзываюсь, решив что сегодня я насиделась выше крыши.
Мужчина на краю дивана освобождает Тане место, я же отхожу в сторону, направляясь к широкому подоконнику, на котором лежит полосатая подушка. Беру ее и обнимаю руками, прижимая к животу. Вошедший в комнату Капустин хлопает по плечу Альберта, говоря:
— Проходи. Чего как не родной?
Поперхнувшись, парень дергается на месте и поправляет съехавшие от «ласкового» контакта с рукой Данилы очки, после чего пристраивается на диване рядом с Таней, заставив всех только слегка потесниться.
Данила стягивает с себя толстовку через голову и отправляет ее на стул в углу, оставаясь в белой футболке.
— У-у-у, — скандирует один из его друзей. — Сейчас Капуста покажет стриптиз!
— Заткнись! — посмеиваясь, опускается на корточки перед электрическим камином и тычет в него пультом, когда его девушка вплывает в комнату с подносом, заставленным кружками, от которых исходит аромат корицы.
— Разбираем! — звенит ее голос, пока обходит каждого гостя, предлагая напиток.
Вижу, как глаза Альберта абсолютно нетактично прилипают к «блестящей» заднице Ники, которая протягивает кружку одному из парней, слегка наклонившись вперед.
Все же я за женскую солидарность, и на этот потребительский взгляд мне хочется скривиться.
Отбросив подушку обратно на подоконник, беру с подноса кружку для себя, бормоча тихое «спасибо». Обнимаю горячую керамику ладонями и тяну носом пряный запах корицы и грейпфрута, периферийным зрением замечая, что в комнате стало на одного человека больше.
По спине пробегает крошечный электрический импульс, когда кошусь на вошедшего
