в комнату Зотова. Он опирается на трость, но фиксатора на его ноге по-прежнему нет.
Если это значит, что он на пути к восстановлению, то я безмерно за него рада.
С дивана подскакивают сразу двое, уступая звезде хоккея место, и мне хочется закатить глаза, ведь все они — все мужчины в этой комнате — давно не дети.
— Садись, дружище… — говорят наперебой, расступаясь перед своим кумиром.
Успех — самый сладкий мед, если представить, что люди — пчелы, а в мире спорта, кроме успеха, больше ничего не считается: ни твое упорство, ни то, какой ты человек или через что тебе пришлось пройти, чтобы этого успеха достичь. Это то, что Зотов… объяснил мне еще тогда, когда я была семнадцатилетней девчонкой…
У меня сосет под ложечкой, и я делаю сразу три глотка из кружки, рассчитывая достигнуть чертового дзена и отключить любые мысли.
— Забейте, — Зотов отрицательно качает головой, глядя на поднос Ники, которая предлагает ему напитки.
— Блин, братан, поддержи компанию, — летит ему с дивана. — Когда я еще с энхаэловцем выпью?!
По комнате разлетаются смешки, вытягивая из Зотова ленивую полуулыбку.
— Я на обезболе, — сообщает он.
На лице Марка танцует оранжевый блик, струящийся из искусственного камина.
Я не могу не смотреть.
На его лицо, на шрам внизу подбородка. Я точно знаю, откуда этот шрам взялся. Марк получил его коньком соперника при неудачном падении в девятнадцать лет…
Я была на грани истерики, когда мой парень покидал лед весь в крови, а красная дорожка на льду, которая за ним тянулась, чуть не отправила меня в обморок. Я рыдала, когда увидела его спустя два часа с наложенными на рану швами, и целовала улыбающиеся смешливые глаза, пока Зотов бормотал: «Блин, нормально все, тсс… живой я, Отелло…»
Стискиваю в пальцах кружку, чувствуя, как удары сердца пробиваются сквозь ребра, а потом закручиваются в груди тугой спиралью из обиды, горечи и тоски.
Резко опустив лицо, делаю быстрый глоток глинтвейна и замечаю, что, прихрамывая, Марк движется ко мне с совершенно невозмутимым лицом.
Черт, нет!
Упрямо смотрю в чашку, заставляя себя не обращать внимания на движение воздуха рядом и на то, как Зотов опирается поясницей о подоконник в полушаге от меня.
— Не мешаю? — моих волос касается его теплый голос.
Мешаешь. Катастрофически! Но лучшая защита от Зотова — это, кажется, безразличие.
— Я тебя даже не заметила, — пожимаю плечами и снова прячу багровеющее лицо за кружкой.
— Обидно… — бормочет он то ли мне, то ли самому себе. В любом случае я решаю смолчать.
Аромат его туалетной воды вытесняет корицу и горький грейпфрут. Это что-то слишком мужское и слишком ему подходящее, и оно меня раздражает. Наверное, мне стоит надеть невидимый бронежилет, потому что Зотова слишком много. Я буквально заставляю себя смотреть вперед на Нику, которая хлопает в ладоши и с радостным писком объявляет:
— Подождите-подождите! У меня тут классные штуки. Вот… — тычет в Капустина красным «носком» Санта-Клауса, который все это время болтался на ее запястье. — Тяни, Зай!
— Кхм… — Данила чешет затылок, с ленцой спрашивая: — Это че такое?
— Печеньки с предсказаниями! — хихикает его девушка. — Ну типа новогодние. Тяни-тяни-тяни!
— Я пас, — голос Марка запускает в теле легкую дрожь вперемешку с чокнутыми мурашками, ведь он как-то незаметно стал ближе, чем секунду назад: наши плечи и бедра почти соприкасаются, я чувствую исходящее от Зотова тепло, хоть между нами и присутствует тонкая прослойка воздуха.
Какого черта он так близко?!
На нем футболка и спортивные штаны с резинками, а на босых ногах спортивные шлепанцы, и его голые ступни стоят перед глазами с тех пор, как он, хромая, вошел в комнату.
— Почему? — Ника дует губы в ответ на его слова.
— Я суеверный, — поясняет Зотов.
Я ни секунды не сомневаюсь, что он сказал именно то, что имел в виду. Хоккеисты — ненормально суеверный народ, они верят в любые приметы, любую чушь принимают за знак, даже предсказание в печенье может стать для них фатальным, вот такой дурдом! Я не сомневаюсь еще и в том, что Марк по-прежнему повязывает на клюшку красную ленточку, перед тем как выйти на лед, и пишет маркером имя того, кому хотел бы посвятить гипотетический гол.
Когда-то мое имя не стиралось с его клюшки месяцами, а я визжала до хрипоты, если Марк загонял шайбу в ворота в «мою честь». Я не в курсе, кому посвящены его сегодняшние голы, но уверена: кому-то да посвящены.
— Но там только хорошее, — хнычет девушка Капустина. — Честно-честно… я все сама писала, своими руками! Скажи ему, Зай… — обращается она к своему парню, который чешет пальцем кончик носа.
Откашлявшись, Данила смотрит на Зотова и говорит:
— Беру все риски на себя.
— Это как? — интересуется тот. — Сожрешь бумажку и предсказание не сбудется?
С дивана раздается дружный смех, я и сама вынуждена закусить губу, чтобы сдержать улыбку. Все это настоящий абсурд, но, черт возьми, мои губы дрожат.
— Ага. Еще три раза плюну в колодец и по дереву постучу, — обещает Даня.
Ника озорно хохочет:
— Я тоже постучу! Тяни! — снова предлагает Даниле носок. — Только не вскрывай! — кивает на печенье. — Я скажу, когда…
Капустин расслабленно достает закрученное рогаликом печенье и зажимает его в кулаке как человек, который точно знает — такая, как это несчастное печенье, вещь не может определить его судьбу, судьба полностью у него под контролем.
Пританцовывая под музыку, которую в колонки включил голосовой помощник, Ника предлагает «носок» всем по кругу: Альберту, который ныряет в него рукой с каменным лицом, Тане, следом девушке, рядом с которой моя подруга сидит…
Ника крутит бедрами, переходя от одного дивана к другому, и новоиспеченный парень Капустиной как под гипнозом следит за амплитудой их вращения до тех пор, пока не получает пинок под ребра от Тани, на щеках которой пляшут красные пятна. Я бы могла подумать, что это от огня, но камин здесь ненастоящий.
Зотов помалкивает, когда Ника оказывается перед ним. Выдержав раздражающую паузу, все же протягивает руку и ныряет пальцами в красный носок, как и Капустин зажимая свое предсказание в кулаке.
Я делаю свой выбор без театральных представлений и лишних эмоций. У меня маленький ребенок и заниматься всякой ерундой — мое главное развлечение в последние годы.
После того как я достаю свое печенье, наш «оракул» тоже долго роется в носке, ответственно выбирая себе предсказание, после сообщая:
— Открываем по очереди и читаем вслух, — деловито командует, подходя
