тени. — Вы переезжаете? Когда?
Возникает пауза, потому что я не знаю, как ответить. Я решаю, что придерживаться правды — лучшая политика в данный момент. То, что мы шептали друг другу в разгар занятий любовью, может оказаться неправдой при свете дня, верно? Он может вернуть все назад, и где тогда буду я? Больной и с разбитым сердцем.
— Завтра.
Его брови взлетают вверх по лбу. Затем он поднимает запястье и проверяет часы. — То есть сегодня?
— Да. Я чувствую себя как жук под ботинком. Испуганной, неспособной увернуться от того, что приближается.
— Почему ты не сказала об этом? Ты же знаешь, что я помогу тебе переехать.
О, я знаю, что он поможет. Мои отец и братья тоже были бы там, плечом к плечу с ним. Грузовики и все такое.
— Я не возьму много, — говорю я, и мое сердце разрывается на части. Это должен был быть просто поцелуй, чтобы наконец-то выкинуть все из головы. Но в тот момент, когда мои губы встретились с его губами и удивительное ощущение правильности происходящего охватило меня, я должна была узнать, каково это — быть любимой им.
И я узнала.
— Куда ты переезжаешь?
— В ЛОС — АНДЖЕЛЕС.
— В ЛОС — АНДЖЕЛЕС? Я вижу, что он пытается понять, где это. Потому что, конечно, я не могу иметь в виду город, расположенный в нескольких штатах от нас.
— Лос — Анджелес, — подтверждаю я, проталкивая слова через губы.
— Какого черта, Пайпер? Его массивные руки поднимаются, скрещиваясь на груди, и он смотрит на меня в полном замешательстве. Но это только заставляет меня любить его еще больше. Он не злится. Просто растерян.
Я так отчаянно хочу, чтобы все, что он сказал, было правдой. Что я его, и он меня не отпустит. Не сегодня. Не завтра. Никогда.
— Там живет мой двоюродный брат, — говорю я, как будто это все объясняет. Это ничего не объясняет. Он знает это. И я знаю. Но я не должна была говорить ему ничего из этого. Я бы просто отстранилась от ситуации и постаралась бы, черт возьми, забыть о его существовании.
— Ты никогда не говорила об этом раньше. Ты любишь этот город.
Неужели он должен быть таким чертовски красивым? Длинные ноги и облегающие джинсы, обтягивающие его тонкую талию.
Я сглатываю.
— Я знаю.
— Подожди…Хизер знает?
Я…
— Твои родители?
Я смотрю в окно. Сквозь жалюзи пробивается первые лучи света. Внезапно мне становится холодно, как будто прохладный ночной воздух давит на меня.
— Значит, ты собиралась просто уехать. Не сказав ни слова? Никому? Он имеет в виду его.
Конечно, он имеет в виду его.
Как мы перешли от одной из самых прекрасных ночей в моей жизни к этой…..мучениям? Я сама навлекла это на себя, но он не должен был видеть коробки. Он должен был заниматься своими делами, может быть, гадать, куда я пропала. Спросит обо мне через несколько месяцев. А к тому времени я буду уже за множество километров от него.
Но я быстро понимаю ошибочность этой идеи. Когда я смотрю на него, действительно смотрю, Хантера Доусона уже не забыть.
Что бы ни было, между нами, он родная душа. Такое встречается раз в жизни, если тебе очень повезет. И я никогда не хотела никого, кроме него. Поверьте, я пыталась.
Он крадется вперед, как лев, и садится на край кровати. Я плотнее натягиваю простыню на грудь, но не для того, чтобы предупредить его, а потому что мне холодно без него.
— Пирожочек…поговори со мной.
Я закрываю глаза. — Да.
— Да, что?
— Да, я собиралась уехать, никому не сказав. Не попрощавшись.
— Почему? В этом слове столько боли, что мои глаза начинают слезиться, а кончик носа пощипывает.
Я смотрю на него, давая ему понять, как я расстроена. С Хантером мне никогда не приходилось прятаться.
— Потому что я больше не могу. Я не могу жить в этом городе, гадая, когда увижу тебя в следующий раз. Смотреть, как женщины флиртуют с тобой. Видеть тебя каждое воскресенье за ужином, но знать, что ты никогда не сможешь стать моим! кричу я ему. Слезы катятся по моим щекам, а конечности дрожат от нахлынувших эмоций и болезненной правды.
— Пирожочек. Его великолепный голос трещит, когда он тянется ко мне, прижимая меня к своей груди.
Его знакомый запах окутывает меня, как теплое одеяло. Я прижимаюсь лицом к его шее и впитываю его утешительное присутствие. Он гладит меня по затылку.
— Милая моя. Твои слезы разбивают мне сердце.
Я подавила всхлип. — Мое разрывается уже много лет. Я не знаю, откуда взялась вся эта честность. Но это как сломанный кран. Как только правда начинает выходить наружу, она уже не останавливается. Какая-то часть меня не хочет этого. Может быть, если все будет открыто, я больше не буду страдать в одиночестве.
— Теперь все закончилось, милая. Разве ты не слышала меня вчера вечером? Мы не вернемся к тому, что было. Никогда.
Я крепче сжимаю его руки.
— Как это может закончится? Ничего не изменилось. Все еще есть мой отец, о котором нужно беспокоиться. О маме. О Боже. И мои братья! К тому же мы живем в маленьком городке.
— Все изменилось. Ну, не все. Я по — прежнему без ума от тебя, но мы не вернемся к тому, что было раньше. Я не могу. Я ошибался, думая, что одних смс и случайных встреч в продуктовом магазине достаточно. Ты стоишь того, чтобы раскачивать лодку. Ты стоишь всего.
Я отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Простыня скользит под моей грудью, но его взгляд не ослабевает. Он смотрит мне в глаза, словно желая, чтобы я поняла, что у него на сердце и в душе. И я хочу этого. Отчаянно. Но после многих лет самоотречения, когда я говорила себе, что он никогда не увидит во мне ничего большего, чем дочь Джошуа…
Трудно изменить мантры, которые так долго звучали в моей голове.
— Поговори со мной, милая.
Я закрываю глаза, не зная, что сказать. Прошлая ночь дала мне надежду, и я боюсь поверить в нее, потому что уже столько раз разочаровывалась.
— Я боюсь, что это сон. Слова срываются с моих губ, честные и грубые.
Его густые темные брови слегка приподнимаются, а затем его взгляд опускается к моим губам. — Это была моя мечта. Много лет.
— Хантер.
— Я серьезно, Пайпер. Насчет тебя. Мы…
— Но…
— Мы поговорим с твоими родителями вместе. Единым фронтом. А если все пройдет плохо,
