прикусил костяшки пальцев.
— Крис… мужчины не признаются в слабостях. А для Гера семья его главная слабость. Он может херачить до кровавых соплей на работе, он будет прогибать партнёров и клиентов, но перед тобой он беспомощен… Самая сильная власть над человеком у того, кого он любит, Крис…
Подошла официантка и поставила коробку с тортиком на стол. А я, посмотрев на Данила, холодно попросила:
— Скажи, что хочешь сказать, а не ходи кругами… — у меня даже пальчики на ногах заледенели и это в наши вечерние двадцать восемь градусов.
— Я сказал, — поджал губы Даня. — Когда будет случай, просто не руби с плеча. Дай ему возможность сказать…
Данил решил подложить Герману соломку, чтобы не так больно было падать. Но мне никто ничего не подкладывал. Восемь лет брака швырнули в грязь. Предали мои старания, всю мою житейскую мудрость, мои чувства, моего ребенка предали…
— Спасибо за разговор, Дань, — встала я из-за стола и подхватила коробку с тортиком. — Приезжай на чай в выходные, вы с Мироном так и не достроили железную дорогу…
Даня встал, пропустил меня к выходу и возле машины поймал за руку. Его ладонь прошлась мне по предплечью и замерла.
— Кристин, я тебя прошу. Если не для него, то для меня, просто не торопись…
Я сдержанно кивнула и села в машину. За сорок минут доехала до дома, где меня встретил чумазый Мирон, играл со съедобными красками, и замученная домработница. Я отпустила вторую и потащила первого умываться.
— А папа? Папа когда приедет? — тараторил Мирон, вырываясь у меня из рук. — Торт давай не отрывать без папы?
Я кивала, а в душе словно все покрывалось инеем.
Сын ждал его.
Он постоянно ждал.
Мирон так хотел быть похожим на Германа, но получался похожим на меня. Слишком чувствительный, нежный. И Герман поджимал губы, когда Мир отказывался от прыжков на тарзанках и прогулок по навесным паркам.
Он считал, что я растила принцессу. А не мужчину.
Так если бы сам хоть немного больше времени уделял сыну, он бы и рос мужественным.
Но нет.
Герману проще было попрекать меня. И ладно у Мира был Даня, с которым они то железные дороги собирали, то скелетов раскапывали из песка.
Но отца у Мирона не было.
После десяти вечера Мирон, не дождавшись Германа и даже не открыв торт, сам позвал меня спать.
Ему больно, что папа так и не приехал. И мне было больно, что Гер променял, ладно, меня, но сына на свою кобылу.
В одиннадцать дом умолк, и я спустилась на первый этаж. Герман прекратил мне звонить буквально через час после того, как мы расстались. И сейчас я смотрела на тёмный экран, проклиная мужа.
Лжец. Предатель. Иуда.
Я тяжело вздохнула и прошла в ванну. Собрала грязные вещи и почти на автомате ответила на входящий вызов, когда телефон завибрировал в шортах.
— Привет, ты Кристина? Да? — прозвучал мелодичный женский голос.
— А я… — продолжили в трубке, и я на выдохе резко сказала:
— Вы ошиблись номером.
И нажала завершение разговора.
Нет, милая моя. Даже если мне сейчас звонила эта Настя, то я ничего не собиралась менять в своём плане и уж тем более ставить его под удар из-за этой особы.
Но как бы я себя не уговаривала, сердце стучало часто и громко. Я облизнула губы. И поставила мобильный на беззвучный.
Нет.
Эта девица не поставит под удар будущее моего сына. Не позволю раньше времени обнародовать измены. Пусть сидит терпит. И уж лучше бы и дальше в шкафу.
Я поднялась в нашу с Германом спальню и стала наводить порядок. Вещи Мирона я частично собрала в спортивные сумки. Две из них уже были в машине. Пока Герман пополнял мои карты я оплатила на полгода обслуживание в детской клинике на всякий случай. Разослала резюме в несколько строительных компаний и присмотрела парочку квартир в спальных районах.
Выходило, что денег сегодня выклянченных у Германа только на аренду квартиры мне впритык хватит на девять месяцев.
Надо ещё.
После полуночи сработало оповещение, что ворота открылись. Я спустилась на первый этаж в одной сорочке, забрала проклятый торт, встала в холле как привидение. Герман, не включая свет, тихо зашёл в дом и стал разуваться. Я хлопнула кнопкой подсветки и муж резко обернулся.
Мои губы дрожали.
В глазах стояли слезы.
— Мирон берег тортик, чтобы съесть его с папочкой, — дрожащим голосом произнесла я и разжала пальцы.
Коробка упала с громким хлопком на пол.
— Но папочке важнее было трахнуть любовницу на рабочем столе… — произнесла я с горечью и, развернувшись, пошла на второй этаж. Не успела и дойти до лестницы, как тяжёлые руки Германа перехватили меня, дёрнули, развернули.
— Никого я не трахал… — выдохнул мне в губы Герман и прижал к стене. Я отвернулась. — В глаза мне смотри!
Муж рычал. Его пропитывала тяжёлая энергетика.
— Если так папочка был нужен, могли бы и позвонить, сказать, а то четыре года нахер не усрался отец, а теперь тортик, мать его, съесть вместе надо… — зло произнёс Герман, а у меня кровь в венах забурлила. Я дернулась как в капкане и, глядя в глаза мужу, тихо произнесла:
— Ты ему всегда нужен… Он твой сын!
Герман оскалился и холодно произнёс:
— Мой ли?
Я дернулась первая. Навстречу мужу. Лицом к лицу. Вцепилась зубами в нижнюю губу и прикусила.
— Стерва! — рыкнул Герман и перехватил меня за бедро, дёрнул вверх и отвёл в сторону. Ударился пахом в меня, а я зашипела:
— Сына не своим считаешь? — злость бурлила внутри и одного этого заявления было достаточно для развода, но я снова уговаривала себя не спешить. Нельзя. Нет. — Проверь!
— Проверю! — сказал как выклюнул Герман и отшатнулся от меня. Психанул. Стал подниматься наверх, а я осталась снизу, борясь с искушение догнать и во всем признаться. И даже номер этой его рыжей проверить. Но я ничего не успела сделать, потому что со второго этажа донеслось злое:
— Крис, твою мать!
Я зло прищурила глаза и быстрым шагом пересекла лестницу. Залетела в спальню и застала Германа, который стоял в гардеробной и обводил взглядом свои пустые полки.
— Ты что творишь? — снова обернулся ко мне муж, но я опёрлась плечом о косяк и произнесла лениво:
— Ну ты не возвращался. Я подумала, что ты у любовницы остался, а раз у неё, то зачем в моем доме должны быть твои вещи?
У Германа запульсировала вена на
