в моей душе все переворачивалось каждый раз. Представляю, каково ей терпеть меня, знать, что Глеб приезжает теперь уже ко мне в дом, встретиться с ребенком. А она молчит, улыбается, руку мне протягивает.
— Наташа, очень красивое платье, — говорила она мне с искренней улыбкой. — Ты в следующий раз, как за покупками соберешься, позвони мне. Вместе прогуляемся.
Я улыбалась Марине в ответ, а сама, в соответствии своему дурацкому характеру, искала нестыковки в её словах, и разглядывала её наряд. Ведь, если она считает моё платье удачным, то для чего в следующий раз мне идти в магазин с ней? У неё, всё-таки, вкус лучше? Так получается?
— Хорошо, — отозвалась я, — обязательно.
— Нам нужно больше общаться, — сказала она. — Думаю, всем это пойдет на пользу.
Всем — это кому? Глеб вон опять сбежал, и я видела панику в его взгляде. Была бы его воля, убежал бы он далеко, с этой неудавшейся выставки точно.
Нужно искать работу, срочно. Чтобы у меня было катастрофически мало времени на общение с ним и его возлюбленной.
Глава 19
Спустя ещё месяц я стала свободной женщиной. Разведенной. В суде не появилась, с Андреем не встречалась. У меня была такая мысль, я даже высказала её Глебу, говорила, что, в конце концов, мы с Андреем люди друг другу не чужие, адекватные, бросаться друг на друга с обвинениями и кулаками точно не станем, а брак, который продлился почти пять лет, наверное, лучше завершить лично поприсутствовав на бракоразводном процессе. Но Глеб неожиданно встал в позу, и заявил, что одна я в Заволжск не поеду, даже в Нижний Новгород не поеду, а сопровождать меня, у него возможности нет. Так что, не до формальностей и вежливых расшаркиваний.
Я хотела поспорить, но поняла, что это глупая затея. Ради чего мне с ним спорить? Чтобы прокатиться в своё прошлое? Чтобы услышать, как меня в суде грязью обольют? И я отступила. А когда получила на руки свидетельство о разводе, только вздохнула. Не с печалью, не с радостью, скорее, устало. Вот и все, теперь обратно точно пути нет. Новая жизнь началась.
И надо сказать, что моя новая жизнь совсем неплоха. Я понимала, что должна радоваться и благодарить (правда, не знаю кого, какие-то высшие силы), что всё сложилось именно так, как сложилось. Я не ждала манны небесной, умопомрачительного счастья, но всё, что мне и дочери нужно было для спокойного существования, у меня есть. Крыша над головой, отсутствие материальных проблем, даже близкие люди, родственники, по крайней мере, у Анюты, появляются. Мы ездим в гости к Эдуарду Павловичу и адмиралу, а пару недель назад в Москву прилетала мама Глеба. Очень ей хотелось увидеть внучку, про которую ей сын по телефону все уши прожужжал. Очень приятная женщина оказалась, и ко мне отнеслась с пониманием и благодушием. Возможно, мы с Марией Станиславовной нашли бы ещё достаточно много общих тем, провели бы вместе больше времени, мне было важно, чтобы она прониклась к Нюте, она же её бабушка, но тут снова возникло препятствие в виде Марины. Мне оставалось только вздохнуть и промолчать.
Марина не делала ничего плохого. Она, наверное, была классной, интересной девушкой, милой и открытой, достаточно искренней для круга своего общения и воспитания. Она всеми силами старалась показать, что никакой фальши в ней нет, никаких скрытых помыслов, и что камней за пазухой, на мой счет и на счет моего ребенка, она не держит. И что Глеба она любит, и принимает его в любой ситуации. Всё это, наверное, замечательно, но порой я понимала, что Марины очень много. Везде и всюду, где бы я ни оказалась, если это хоть какой-то стороной касалось Глеба, появлялась она. Со своим неизменным желанием помочь и оказать поддержку.
— Она его ревнует, — говорила мне мама.
Я неуверенно усмехалась.
— У нас с Глебом ничего нет.
— Как это нет? Наташа, у вас с ним ребенок.
— Но между ним и мной ничего нет, — продолжала гнуть я свою линию.
— Ты так в этом уверена?
Я почему-то была уверена. Когда между мужчиной и женщиной есть какая-то искра, всё происходит по-другому. Я присматривалась, прислушивалась к нашему формату общения с Глебом, и каждый раз констатировала факт, что если когда-то что-то и вспыхнуло, то сейчас ни пожара, ни даже дыма нет. Глеб появлялся несколько раз в неделю, обычно по вечерам, после работы, играл с Нютой, иногда ходил с ней гулять, если я была занята домашними делами, после чего мы садились ужинать, как степенная семейная пара, что-то обсуждали… какие-то новости, погоду, предстоящие дела и необходимости, касающиеся ребенка, и на этом всё заканчивалось. Ближе к десяти вечера Глеб нашу с Нютой квартиру покидал. А я вздыхала ему вслед, чувствуя странное неудовлетворение от нашего очередного разговора ни о чем, закрывала за ним дверь, и шла спать.
Почему-то после визитов Глеба вечерами, засыпала я с трудом. Крутилась с боку на бок и вздыхала.
— Что там у нас происходит? — спросила я как-то у мамы. Спросила, и вдруг поняла, что всё-таки тоскую по старой жизни. Не по семейной, не по Югановым и Салтыковым, а по родителям и родному городку в целом.
— Всё как обычно. Из-за того, что Иван Алексеевич лишился должности, как ни странно, ничего не рухнуло в одночасье. Завод работает, пекарни пекут, магазины открываются. На заводе поговаривают, что производство будут расширять, еще цех откроют. Москва распорядилась подготовить площадки.
— Это же хорошо?
— Наверное.
— А что ещё слышно? — осторожно поинтересовалась я.
— Если ты про Андрея спрашиваешь, то я его не видела. Какие-то люди привезли твои вещи, мы с отцом их в комнате твоей сложили. Папа, правда, в торговом центре Любу видел, случайно столкнулись. Так она отвернулась от него, и гордо так мимо прошествовала. — Мама негромко хмыкнула, а я спросила:
— Ты переживаешь?
— Из-за Любиного гонора? Вот ещё. Конечно, им неприятно, что всё так сложилось, ей, наверняка, за сына обидно, но только ли ты во всем виновата? Андрей сам заигрался, власть почувствовал. Лучше скажи, как у вас дела? Ты ведь ничего от нас с отцом не скрываешь?
— Что ты имеешь в виду?
