— Эмме не очень-то весело жилось, — сказал Джим. — Пускай и она увидит светлые дни. Вот скоро думаю открыть собственное дело.
— Понимаю, — сказал Рыбий Пуп.
Свинство со стороны Джима намекать, что отец плохо обращался с матерью. А что поделаешь? Он в тюрьме. Рыбий Пуп вздохнул. Да, когда кончится срок, он уедет. Уж теперь это точно. Если остаться, Джим с Эммой одолеют его наставлениями, вынудят жить по своей указке.
— Так ничего и не скажешь, сыночек? — с вымученной улыбкой спросила Эмма.
Он подавил желание ударить ее.
— Что ж, дай Бог счастья, — сказал он через силу.
— Я знаю, Пуп, как тебя воспитывали, — сказал Джим. — И все же мы сумеем найти общий язык. Я, кажется, тебя понимаю. Во всяком случае, я постараюсь стать тебе хорошим отцом.
— Ясно, — проворчал Рыбий Пуп, пряча неприязнь.
Никаким отцом ему Джим не будет, а прибрать к рукам его деньги и имущество они, слава Богу, бессильны. Он сидел в своей одиночке с новым ощущением безысходности. Значит, Джим и Эмма поженятся… Ладно. Черт с ними. Джим хороший человек, но для сыновней любви этого мало. У Джима один подход к жизни, а у них с Тайри — другой. Эх, отдал бы только Кантли честь по чести его долю от «податей», да прихватить бы еще то, что хранится в сейфе, и никого-то он не станет спрашивать — уедет, и ищи ветра в поле. И черт с ним со всем…
«Орлеан
Дорогой Рыбкин Пуп!
Не могу передать, до чего я расстроился, когда узнал про твою беду. Мама мне обо всем написала. Это надо же! Ты уж, брат, как-нибудь поосторожнее с той полоумной нечистью, которая водится в миссисипской тине. После того, о чем написала мама, у меня начисто отшибло всякую охоту ехать назад. Зависть их гложет, этих белых, вот что. Ты, друг, держи язык за зубами и строй из себя дурачка, а то не выпутаешься из этой передряги. Тони чуть не разревелся, когда я рассказал, что ты сидишь за изнасилование. До него в первую минуту даже не дошло, вылупился на меня, как будто ему пришли сказать, что умер Иисус Христос. Мы же знаем, что ничего этого не было. На фиг тебе кого-то насиловать, когда девочек, слава-те, Господи, и так хватает. Ты хоть нашел себе толкового адвоката? Самое лучшее, если найдешь из евреев. Они по этой части дошлые, южным телепням с ними тягаться слабо. И отмалчивайся ты, друг, при этих белых, ты ведь знаешь, какие они полоумные. «Да, да, да» — вот и весь твой сказ, лишь бы выбраться из тюрьмы и убраться подобру-поздорову. Отряси прах с ног своих и беги, беги без оглядки. А начнешь этим белым доказывать свое, так не сносить тебе головы, а толку все равно чуть. Помнишь, мы мальчишками ходили на ярмарку и одна белая дура нам в тот вечер стала показывать голые титьки? Сами вон что вытворяют, а на нас говорят, что мы их насилуем. Сволочи проклятые. Подлости чересчур много в этих белых. Если б мне кто доказал, что у Бога белая кожа, я бы, думается, ногой не ступил больше в церковь. Быть того не может, чтобы Господь Бог был такой, как эти белые выродки. Пуп, я тебе еще в том письме писал, обязательно приезжай во Францию. Деньги у тебя какие-то найдутся, а здесь ничего другого не надо. Выходи из тюрьмы и кати сюда, отойдешь как следует после всей этой заварухи с белыми. Во Франции тоже не рай, но здесь по крайней мере людей не убивают за то, что у кого-то мозги набекрень. Просто здешние белые больше похожи на людей, чем наши миссисипские психи. Пиши нам, друг. Жаль, мы так далеко, а то, конечно, поборолись бы за тебя. Ну, пока счастливо тебе.
Твой приятель
ЗИК».
Это письмо рассеяло его последние сомнения. Решено, куда податься — во Францию, в Париж. Как только выпустят на волю, он здесь минуты не задержится лишней. Он так изголодался по свободе, что при одной мысли о ней его бросало в дрожь.
За месяц до того, как истекал второй год его заключения, и ровно за неделю до того дня, когда ему должно было исполниться восемнадцать, к двери его камеры подошли Кантли и начальник полиции Мэрфи. Час был поздний, незадолго до полуночи. Что могло случиться? Рыбий Пуп уже спал и теперь, полный тревоги, оторвал от подушки голову, задыхаясь от неистовых ударов сердца. Что-то тут было не так, Кантли наверняка пожаловал неспроста.
— Здорово, Пуп! — весело окликнул его Кантли.
— Добрый вечер, начальник, — поднимаясь с койки, сказал Рыбий Пуп.
— Ба, да он у нас отлично выглядит, — заметил начальник полиции.
— Ну, Пуп, как самочувствие? — спросил Кантли.
— Ничего, — невнятно отозвался Рыбий Пуп.
— Ах, только «ничего»? — с упреком передразнил его Кантли.
— Хорошее самочувствие! — браво и неискренне поправился Рыбий Пуп.
— Вот так-то лучше, — проворчал Кантли.
Надзиратель отпер дверь, и Кантли с начальником полиции вошли в камеру. Они говорили так миролюбиво, что у Пупа чуть отлегло от сердца. Неважно, какой приговор тебе вынесли в зале суда, — окончательный приговор в мире белых выносят с глазу на глаз, личное решение, принятое под влиянием минуты обыкновенным человеком, наделенным властью, которая приравнивает его к богам… Кантли опустился на койку рядом с ним.
— Сердишься на меня? — спросил он, морща губы в усмешке.
— Зачем, я ни на кого не сержусь, — срывающимся от волнения голосом соврал Рыбий Пуп.
— Любо-дорого слышать от ниггера такие слова, — сказал начальник полиции. Он положил Кантли руку на плечо. — По-моему, не грех и посодействовать такому ниггеру, а, Джералд? И вел он себя примерно.
— Я уж и сам про это думал, — сказал Кантли.
Рыбий Пуп ждал. У него так перехватило горло, что было больно дышать.
— Фу ты, черт, — продолжал Кантли. — А ведь ты тут поправился в тюрьме, ей-богу! Да и вырос!
— Ага, сэр, — не поднимая глаз, пролепетал Рыбий Пуп. — Наверно.
Кантли нахмурился и осуждающе качнул головой.
— А знаешь, женщина-то эта так и не объявилась, — сказал он.
Рыбий Пуп понял, что речь идет о миссис Карлсон.
— Какая женщина, начальник? — спросил он невинно.
— Видел? — воскликнул Мэрфи. — Он все забыл давным-давно.
— Я про ту девку, которая кричала, что ты ее собирался изнасиловать, — сказал Кантли.
— А-а, — негромко протянул Рыбий Пуп.
— От Глории не было вестей?
— Нет, сэр.
— А что слышно насчет того врача? — спросил начальник полиции.
— Ничего не слыхать.
— Тебе кто это, Пуп, пишет письма из Франции? — спросил Кантли.
— Это товарищи у меня там, в армии служат, — небрежно сказал Рыбий Пуп.
— Похоже, им не нравится у нас в Миссисипи, — сказал Мэрфи.
