— Мои сотрудники не пользуются методами желтой прессы.
— Ты говоришь так только потому, что чувствуешь себя виноватым за то, что привез меня сюда. До правды может докопаться любой журналист, и это вовсе не будет желтой прессой.
— Ну, хорошо, предположим, я признаю, что поставил тебя в неловкое положение. Что ты предлагаешь?
— Лягу на дно и не вернусь в Штаты. А Джед направит меня в новую командировку.
— В Югославию, например?
— Может быть.
— Ну уж нет, — яростно воскликнул Гейб. — Надо придумать какой-нибудь другой выход.
— Какой? Ты думаешь, я не пробовала? — Она перевела дыхание. — Мне нравилось думать, что я американка. Я чувствовала себя американкой.
— Но если ты не американка, то какой ты национальности?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Отец думал, что мать — шведка, но он не был уверен. — Ронни горько улыбнулась. — Ты не сможешь понять. Это совсем другой образ жизни. Ты путешествуешь из одной страны в другую, нигде не остаешься подолгу, нигде не чувствуешь себя дома. Ты то, что написано в паспорте, и, когда паспорт устаревает, устареваешь и ты. Тогда ты покупаешь себе новый, и вот ты уже другой человек.
— Боже! Отличная жизнь для ребенка.
— К этому привыкаешь.
— Ну да, конечно.
— Да, привыкаешь. Ты живешь сегодняшним днем, радуешься всему хорошему, что встречается у тебя на пути, и не обращаешь внимания на все остальное.
— Готов поспорить, что было много таких вещей, на которые нельзя не обращать внимания.
— Ради бога, перестань делать из меня мученицу. Я никогда не голодала, у меня всегда был ночлег. Знаешь, я ведь могла родиться и в Сомали.
— Зато у тебя была бы родина. Твой замечательный отец лишил тебя этого.
— Он вовсе не был замечательным. Его и отцом-то можно с трудом назвать, но он не был и монстром. По крайней мере, с ним было весело.
— Помолчи секунду и дай мне подумать, — перебил ее Гейб. — Должен же быть какой-то выход. — Он щелкнул пальцами. — Точно! Мы поженимся.
Ронни была в шоке. Она уставилась на него, как на сумасшедшего.
— Это самая идиотская идея, которую я когда-либо слышала. Что это, по-твоему? Кино со счастливым концом? Иммиграционная служба имеет богатый опыт фиктивных браков ради получения гражданства. — Ее голос вдруг задрожал: — Я больше всего в жизни хочу получить американское гражданство. Если бы это было так просто, я бы заплатила какому-нибудь американцу, чтобы он женился на мне.
Гейб задумчиво смотрел на картину, висящую на противоположной стене комнаты.
— Значит, нам надо будет сделать так, чтобы все поверили, что наш брак не фиктивный. Если мы убедим в этом общественность, мне будет легче чего-либо добиться через официальные каналы.
— Ничего не получится, — покачала головой Ронни.
— Получится. Сейчас я — герой дня, а ты — женщина, спасшая меня.
— И если я выйду за тебя замуж, то все решат, что я — искательница приключений, воспользовавшаяся состоянием человека, который долго был в заключении и не мог трезво оценить ситуацию.
Гейб улыбнулся:
— По-моему, я довольно трезво оцениваю ситуацию.
Ронни вдруг захотелось довериться ему, почувствовать себя защищенной.
— Решайся, — подбодрил он ее. — Давай раз и навсегда покончим с этой историей. Мы ничем не рискуем?
— Но почему? — прошептала она. — Почему ты так настаиваешь? Я уже сказала тебе, что ты мне ничего не должен. Все долги уже выплачены.
Гейб нежно дотронулся до ее щеки.
— Долги тут ни при чем. Я вообще не из-за благодарности хочу помочь тебе.
— Тогда из-за чего же?
Его глаза засверкали.
— Из-за корысти. Это даст мне шанс затащить тебя к себе в постель. Мы же уже выяснили, насколько я изголодался по женщинам. К тому же я верю, что зло должно быть наказано. И еще я лелею мысль наставить преступника на путь истинный.
— Прекрати. Это не повод для шуток.
Улыбка тут же исчезла с его лица.
— Я серьезен, как никогда. Ты вытащила меня из ада, ты вернула мне свободу. — Он протянул ей руку. — Разреши мне помочь тебе, Ронни.
Несмотря на его уверенность и твердое желание действовать, Ронни считала, что его усилия будут бесполезны. Им никогда не удастся убедить всех в подлинности их брака. Никто лучше ее не знал, каким циничным может быть мир. Ей не хотелось рисковать. До сих пор жизнь была довольно сносной, а те безумные детские мечты не стоили того, чтобы ради них губить всю жизнь. И все-таки… Все-таки она не могла прислушаться к словам Гейба.
«Да, это риск, — думала она. — Но я всегда ходила по краю пропасти, с тех пор как родилась. А эта игра, которую затеял Гейб, по крайней мере, может принести то, о чем я всегда мечтала. Даже если я проиграю, у меня будет возможность провести несколько недель рядом с этим человеком, о котором я не переставала думать последние десять лет».
Она медленно подошла к нему и взяла за руку.
Через пятнадцать минут в своей комнате Гейб давал указания Дэну:
— Организуй завтра пресс-конференцию в час дня.
— Только для нас? — спросил Дэн, направляясь к телефону.
— Нет, для всех радиостанций и редакций газет. В общем, для всех.
По другой линии Гейб набрал номер сенатора Кораса в Вашингтоне и, пока его соединяли, снова обратился к Дэну:
— Мне нужна информация об Эване и Ронни Далтон. Все плохое, все хорошее и все, что посередине. Мне это нужно иметь к пресс-конференции.
Дэн присвистнул:
— Это будет нелегко. Я могу рассчитывать на помощь Ронни?
— Нет, тебе придется заняться этим самому. Она не скажет ничего, что могло бы очернить ее отца. У нее до сих пор сохранились какие-то чувства к этому ублюдку.
— Не очень ли ты суров? — Дэн снова взялся за трубку. — Между прочим, это естественно — испытывать теплые чувства к собственным родителям.
— Да, если они этого заслуживают. Если они не используют тебя…
Он остановился, пытаясь совладать с гневом, переполняющим его. Мысль об Эване Далтоне и о той жизни, которую из-за него вела Ронни, приводила его в ярость. Что с ним, черт возьми, происходит? Обычно он не судил людей столь пристрастно, но этот Далтон использовал ребенка. И не просто ребенка, а Ронни — такую открытую, честную и ранимую девочку.
Гейб вдруг вспомнил их разговор у костра. Ее серьезное и немного печальное лицо, когда говорила о том, что хочет посмотреть памятник Декларации независимости. Сам он не мог представить себе жизнь без некой стабильности, без корней. Удивительно, как ей удалось выжить в таких условиях и стать такой необычной и мужественной женщиной, с которой он познакомился два дня назад. Только два дня? Казалось, что прошла уже целая вечность. За это время он успел испытать самые разнообразные чувства: желание, уважение, раздражение, жалость…
