— У них было оружие?
— У одного я видела биту, а позади Антона стоял парень с металлическим обрезом трубы в руках. Больше мне ничего не удалось рассмотреть.
— Возраст? Цвет волос? Может быть, вы видели их где-то ранее? Другие приметы?
— Молодые, примерно одного возраста со мной.
Торопов окидывает меня ироничным взглядом и его мужественные губы растягиваются в какой-то фальшивой ехидной улыбке.
Чёрт, сейчас опять скажет какую-нибудь гадость!
— Так и запишем — примерно лет тридцати.
Я вспыхиваю багровым румянцем и приоткрываю рот, чтобы, наконец, поставить этого наглеца на место.
— Мне только двадцать шесть!
— Да? Я бы дал больше.
При этих словах я терзаюсь муками выбора — порвать лист бумаги, по которому этот хам скрипит ручкой, записывая мои показания, или просто встать и уйти. Но Григорий Егорович уже примирительно поднимает руки вверх, и, улыбаясь, произносит:
— Давайте по существу, Евгения Васильевна. Что-нибудь ещё заметили? Может, какие-то особые приметы?
— Больше ничего.
Полицейский морщится от досады, а я внутренне ликую — да, нелегко ему придётся с такими свидетелями. Один — с амнезией, вторая — слепая курица, ничего толком не запомнившая и не рассмотревшая.
— Прочитайте свои показания и подпишите. Если ещё что-то вспомните, позвоните, пожалуйста, по этому телефону.
Капитан суёт мне под нос свою визитную карточку и лист бумаги, исписанный мелким печатным почерком, и я бегло пробегаю глазами по строчкам. Сую визитку в карман. Вряд ли она мне понадобится — ведь я и правда больше ничего не помню, ну да ладно.
— Хорошо, Григорий…эээ…
— Егорович. Неужели, так трудно запомнить моё отчество?
Полицейский иронично выгибает бровь, прищуриваясь, словно придумывая, что бы ещё гадкого сказать мне.
— Очень много букв «Р». Ваше имя-отчество — просто находка для логопеда.
— У меня ещё и в фамилии есть эта буква. Вам полезно тренировать память и дикцию. Мне кажется, вы слегка картавите, вам нужна помощь профессионала. Или, как вариант, почаще произносить вслух — Торопов Григорий Егорович. И дикцию потренируете, и авось запомните, наконец.
Закусываю губу, мечтая стукнуть полицейского чем-нибудь тяжёлым по голове. Давненько я не встречала мужчину, который бы меня так бесил. Но, теперь я и, правда, запомню. Хотя бы для того, чтобы не дать мужчине повода больше насмехаться над собой.
Мимо нас, качая округлыми бёдрами, проплывает медсестра, несущая на подносе таблетки для больных. На ней — коротенький белоснежный халатик, едва прикрывающий заднюю точку, прям как в порнофильмах. Тёмные волнистые волосы аккуратно уложены в пучок, и заколоты симпатичной блестящей брошью в виде сердечка.
Капитан, мигом забив о моём присутствии, прищуривается и провожает красотку жадным горящим взглядом. Мне, с одной стороны, становится легче — Григорий Егорович отвлёкся от ехидных замечаний, связанных с моей дикцией. А с другой — стало жутко неприятно, будто меня сравнили с предметом мебели, недостойной внимания мужского пола.
Да и хрен с ним.
Тут дверь палаты приоткрывается, и в коридор высовывается озабоченное лицо Дианы Леонидовны. Она поднимает руку вверх, унизанную золотыми перстнями, чем обращает на себя внимание.
— Женечка, детка! Антон проснулся, заходи.
Я быстро ставлю подпись под каракулями полицейского, и срываюсь с места. Интересно, что меня ждёт? Вспомнит ли мою физиономию Кожевников? Как он отнесётся к моему обману, что скажет?
Моё сердце заходится в бешеном стуке, и я чуть притормаживаю возле палаты, сглатывая вязкую слюну.
Вдох-выдох.
— Вот так, Женя. Давай, посмотри Антону Михайловичу в глаза и улыбнись.
Шепчу себе под нос ободряющее напутствие, навешивая налицо самую милую улыбку, которая была у меня в арсенале. Мужчина должен почувствовать всё сумасшедшее тепло, сексуальную энергию и нежность, исходящие от меня.
Глава 9
Успокаиваю сердце на подходе к палате, до хруста сжимая руки в кулаки. Наконец, окончательно успокоившись, я навешиваю на лицо умиротворённую и доброжелательную улыбку — Кожевников сразу должен увидеть моё хорошее к нему отношение.
Подлетаю к двери палаты и вижу, как наглый капитан двигается следом за мной, не отставая ни на шаг.
Медсестра, так заинтересовавшая полицейского, успела скрыться в соседней палате, и он тут же вспомнил о своих непосредственных обязанностях, связанных с опросом пострадавшего.
— Позвали только меня, вы не слышали?
Я с вызовом вздёргиваю подбородок, загораживая руками путь в палату красавчика, расставив их в разные стороны, наподобие морской звезды.
Его ещё тут не хватало! Я хочу наедине поговорить с Антоном, посмотреть в его красивые глаза цвета коньяка и, наконец, извиниться за неверную информацию, гуляющую по больнице.
Хотя… Там же Диана Леонидовна.
Нет, не получится.
Но Торопов, словно не слышит меня. Он нагло ухмыляется, хватает мою ладонь и спокойно убирает её с косяка. Затем отталкивает меня в сторону, как пушинку, заходя в палату бизнесмена первым.
Вот наглец!
— Но я звала только Женечку. Им с Антошей нужно поговорить!
Диана Леонидовна вскакивает со стула, буравя пытливым жгучим взглядом хамоватого капитана. Я влетаю в палату следом, пытаясь рассмотреть Антона Михайловича как следует, и, если повезёт, подойти поближе.
— Я при исполнении. Вы же хотите, чтобы мы нашли преступников как можно скорее?
— Конечно.
— Чудесно. В таком случае, отойдите в сторону.
Полицейский ставит стакан с кофе на прикроватную тумбочку, наклоняется над пострадавшим, и прищуривает свои серо-голубые глаза, глядя в упор на Кожевникова:
— Антон Михайлович, я — Торопов Григорий Егорович, капитан полиции. Расследую дело о нападении на вас. Вы можете рассказать о том, что с вами произошло вчера и ответить на несколько моих вопросов? Это важно для следствия. Особенно меня интересует то, что произошло после ссоры с вашей возлюбленной.
Сглатываю слюну, пытаясь рассмотреть лицо красавчика из-за массивной спины Торопова при этом вопросе, но мне это никак не удаётся. Господи, какие у него широкие плечи, а бёдра наоборот — узкие. Наверное, он много времени проводит в тренажёрном зале, вылепляя шаг за шагом такую фигуру.
Хлопаю ресницами, отрывая взгляд от созерцания спины полицейского, и шмыгаю ближе к кровати Кожевникова.
— Ссоры? С кем? Простите, я ничего не помню.
Выдыхаю.
Голос Антона остался прежним — красивый, бархатный, нежный. У меня внутри всё трепещет, и я чувствую, как часто стучит моё сердце. Как же так? Все думают, что я — его любимая девушка, а он сам — ничего не помнит. Значит, я могу и правда притвориться невестой? А там, чем чёрт не шутит, вдруг он влюбится в меня?
Возможно, это действительно переломный, судьбоносный момент моей жизни? И я должна использовать этот шанс!
— Совсем?
— Маму помню, какие-то моменты из детства, а больше ничего. Как отрезало. Простите, у меня очень голова болит.
— Давайте попробуем вспомнить, это важно.
Торопов хмурится от досады, склонившись над больным, как плакучая ива, и тут на помощь своему драгоценному сыночку приходит Диана Леонидовна.
Женщина, возмущённо приподнимает плечи, и, как курица-несушка бросается на защиту любимого отпрыска, потрясая перед Григорием Егоровичем рукой с красными длинными ногтями, загнутыми, как у коршуна.
— Вы что, не слышите? Тошенька ничего вам сейчас не может рассказать! У него амнезия! Не смейте давить на мальчика!
— Но мне нужно…
— Сами справитесь! Женечка вам всё рассказала. Теперь — ищите этих мерзавцев. А будете приставать, мигом пожалуюсь вашему начальству. Я на вас управу найду, не сомневайтесь!
Полицейский крякает, отходя к окну, вынимая из чёрного портфеля, насквозь пропахшего кофейными ароматами, свой лист бумаги, и начинает делать на нём какие-то пометки. А я, воспользовавшись тем, что Торопов, наконец, освободил мне обзор, впериваюсь нежным взглядом в бизнесмена.
