Я ведь не хотела врать и притворяться его невестой, это случилось само по себе, просто так сложились обстоятельства. А потом, из-за своего малодушия, я почему-то не смогла во всём признаться Диане Леонидовне, полностью погрязнув во лжи. Но при Торопове я, ни в чём признаваться не желаю, придётся отложить этот момент.
— Ну что ж, пройдёмте в палату к Антону Михайловичу, там и побеседуем.
Полицейский показывает рукой на полуприкрытую дверь, из-под которой выглядывает лучик света, и я, молча, толкаю створку внутрь. Этот хам даже не открыл передо мной дверь, продолжая насмехаться, и спокойно попивая горячий напиток.
Ух, как мне хочется вылить кофе ему на голову! Но, к сожалению, нельзя — он же при исполнении. Сжимаю кулачки и прохожу в палату, молясь, чтобы Кожевников не выгнал меня из палаты в первую же секунду, дав возможность хотя бы объясниться.
Что ж, капитан Торопов, посмотрим, какой ты сыщик и как оперативно найдёшь преступников, ограбивших Антона.
Глава 8
Вхожу в палату, чувствуя сильный запах лекарств, забирающихся в нос, и забивающих все лёгкие, и снова оглушительно чихаю, поняв, что к запаху медикаментов присоединился удушающий липкий запах парфюма Дианы Леонидовны.
Неужели она тут?
И точно.
Женщина сидит на стуле рядом с кроватью больного, с абсолютно прямой спиной, как английская королева, и выражением вселенской скорби на умело накрашенном лице. Даже не скажешь, что она — мать тридцатидвухлетнего мужчины.
По моим скромным подсчётам ей должно быть чуть больше пятидесяти, но мадам Кожевникова наверняка отлично умеет пользоваться всеми видами косметических средств, выставленных на прилавках. Плюс — она, наверняка, частый гость различных спа — салонов, и опробовала на себе многие методики омоложения. Потому как сейчас в палате, передо мной, ни больше, ни меньше — ровесница Антона Михайловича.
— О, Женечка, здравствуй, дорогая.
— Добрый день.
— Слава Богу, ты приехала!
— Что-то случилось?
Я перевожу взгляд с матери Кожевникова на его самого, и пугаюсь, отступив на шаг назад, незамедлительно наткнувшись спиной на стальное тело Торопова, при этом наступив ему на ногу. Отпрыгиваю от полицейского, которой, презрительно прищурившись, оглядывает свой ботинок.
— Чёрт! Вам, зачем очки на носу, Евгения Васильевна? Я так полагаю, чтобы лучше видеть? Или для красоты?
— Для красоты, разумеется.
— Сомневаюсь, что они хоть кого-то украшают. Купите себе с толстыми стёклами, раз вы никого и ничего вокруг не видите!
— Простите.
Извиняюсь, злорадствуя, что теперь на начищенном ботинке мужчины сорок пятого размера отпечатался аккуратный мокрый след от моего сапожка. Так ему и надо! Этот хам уже порядком мне надоел, и я ехидно фыркаю, наблюдая, как он пытается оттереть отпечаток моей ноги.
— Тише! Что это такое?
Диана Леонидовна подскакивает со своего места, и, потрясая перед носом Торопова костлявой рукой, грозит ему артритным пальцем. Я замечаю, что сегодня на ней абсолютно другие украшения, нежели чем вчера. Видимо, у женщины хватает времени и сил не только сидеть у кровати больного сына, но и выглядеть потрясающе, не смотря ни на что.
— Потревожите моего мальчика!
— Извините, пожалуйста.
Григорий Егорович тушуется перед женщиной, и почтительно отступает от неё назад, опуская голову вниз. Я расплываюсь в победной улыбке — так тебе и надо, наглец! Моя, возможно, будущая свекровь — женщина боевая, она за своего сына сотрёт в порошок любого, который хоть как-то будет угрожать её любимому и единственному отпрыску.
И делаю шаг вперёд, пытаясь рассмотреть красивое лицо Антона Михайловича.
— Он спит?
Обращаюсь к несостоявшейся свекрови, буравя взглядом бледного до синевы Кожевникова.
— Скоро должен проснуться. Анатолий Иванович ему успокоительного дал, Тоша разнервничался с утра.
— Почему?
— Он пришёл в себя, его перевели в палату. Меня увидел — обрадовался. Но вот, ни нападения, ничего из вчерашнего дня он не может вспомнить. Вот и психанул.
— Что врач говорит?
— Толя сказал, что после травмы головы такое бывает. Главное, он помнит очень многое, а вчерашний день не беда — вспомнит. Просто мозг так защищается от негативных воспоминаний.
Полицейский, стоящий позади меня, крякает от неприятной информации. Что ж, теперь ему придётся несладко — попробуй вытрясти какую-либо информацию из больного, страдающего потерей памяти.
— Что ж, Евгения Васильевна, давайте выйдем в коридор и пока я выслушаю вашу версию событий.
— Да, пожалуйста.
Я решаю не спорить с Тороповым. В конце концов, пока красавчик спит мне здесь действительно нечего делать. Как раз, дам показания полицейскому и потом со спокойной душой могу, наконец, предстать перед Антоном Михайловичем.
Но, мне нужно сделать одно дело, пока я не забыла.
Вытаскиваю из сумочки вещи Кожевникова, и кладу их на тумбочку, под пытливым, изумлённым взглядом Дианы Леонидовны. Затем достаю обручальное кольцо в бархатной коробочке, и торжественно ставлю рядом с наручными часами. Женщина вскидывает рукой, унизанной золотыми перстнями, тыча в синюю коробочку с ювелирным украшением.
— Нет-нет, детка, кольцо твоё. Тоша надел тебе его на палец, оно должно быть у тебя. Возьми, это неправильно.
Качаю головой. Ну, уж нет, никто не заставит меня вновь надеть это украшение — я твёрдо решила, что не буду больше врать. Но под пристальным взглядом нагловатого полицейского мне абсолютно не хочется признаваться в обмане. Решит ещё, что я как-то причастна к нападению — вон какой у него недоверчивый и изумлённый взгляд.
— Оно мне очень давит, не могу его носить. Пусть пока побудет здесь, авось, и Антон вспомнит, кому на палец он надевал это кольцо.
Выпалив последнюю фразу, закусываю губу. Ё-моё, да я сама себя выдам с потрохами.
Женщина скептически кивает, но всё же, разрешает мне оставить кольцо на тумбочке, чему я несказанно рада, как ребёнок, получивший, наконец, желаемое. Киваю, вздохнув, наконец, полной грудью, и выхожу вслед за Тороповым в коридор. Надеюсь, он будет предельно краток и у меня не появится желание его убить в очередной раз.
Устраиваемся на металлической лавочке, и мужчина достаёт из своего портфеля несколько листов бумаги. Я сижу совсем рядом с этим зловредным представителем закона и физически ощущаю какую-то неприкрытую опасную сексуальную энергию, исходящую от него.
Его грудь под белоснежной рубашкой мерно вздымается, и я понимаю, что он очень хорошо физически сложен. На густых каштановых волосах нет ни намёка на седину, а тонкие форменные брюки облегают каждую прорисованную мышцу.
Опускаю глаза в вытертый линолеум и запрещаю себе думать об этом хамоватом полицейском.
Что это такое? От длительного воздержания я буду пялиться на каждого мало-мальски симпатичного мужичка? Уж Торопов моего взгляда точно не заслуживает.
— Итак, Евгения Васильевна, начнём всё с самого начала.
Киваю.
— Фамилия, имя, отчество.
— Королёва Евгения Васильевна.
Не собираюсь ему говорить, что я работаю официанткой. Это будет звучать, как минимум, странно. Ведь у полицейского тоже информация, что я являюсь невестой пострадавшего. И моё место работы, как и в целом — моя личность — никакого отношения к делу не имеет. Так же и наши настоящие отношения с Кожевниковым его не касаются — пусть ищет преступников.
— Значит, вы вбежали в арку, и увидели нападавших на Антона Михайловича бандитов? Почему вы следовали за мужчиной, а не шли с ним рядом?
— Мы поссорились. Антон пошёл вперёд, а я его догоняла.
Опускаю глаза в пол, чувствуя на себе прожигающий кожу до самых костей взгляд полицейского. Он иронично хмыкает и делает какую-то пометку на своём листе. Небось, написал, что я — истеричная дура, которая поссорилась с женихом. Интересно, о чём он сейчас подумал?
— Сколько их было?
— Не знаю, трое или четверо — в арке было темно, мне не удалось разглядеть подробности.
