Вот и я смело ориентируюсь на роковое рококо и перо в прическе, хотя в соседнем зале тоже празднуют чью-то свадьбу. И я почти достигаю свое цели, благодаря своей бдительности я избегаю столкновения и с Жанкой, и с Роговым, и еще с парой просто неприятных родственников Наташки, которых даже она не очень хотела звать, но от родни не отбояришься, и уже на подступах к невесте меня перехватывает цепкая сухонькая ручка.
Рука принадлежит Наташиной бабушке, которой вообще-то, чтобы она не скучала пригласили ее подругу-соседку, но Елена Тимофеевна никогда особенно не любила общество сверстниц, намного больше ее интересовала молодежь и наставление ее на путь истинный. Наставлять Елена Тимофеевна может бесконечно.
– Дашенька, как давно я тебя не видела, – тонкий голосок глуховатой бабуленции разносится по всему фойе. – А что ты, детка, одна? Все после Ленчика не оправишься?
Я, конечно, понимаю, что Елена Тимофеевна помнит меня еще в спущенных гольфах, но сейчас мне очень хочется заткнуть ей рот.
– Не расстраивайся, Дашенька, – продолжает она громогласно вещать. – Годы уже не юные, но кругом полно разведенных. Может, и здесь кого приглядишь.
Я в паники озираюсь вокруг. Ну ладно Наташка, она, как никак, невеста, у нее и так хлопот полно, а Катька-то куда делась? Только что ведь ее видела.
Наверно, побежала встречать Коршунова, который к идее посетить свадьбу оказался благосклонен, а вот мотыляться по городу весь день, к огорчению Кати, обожающей свадебные традиции, отказался, сказав, что он свое отстрадал, поэтому прибудет прямо в ресторан.
Неужели меня никто не спасет?
– Я тут видела двоих приятных молодых людей, со стороны жениха родственники, тебе стоит обратить на них внимание.
Припоминаю я их. Одному восемнадцать, другому девятнадцать. Покуривая на крыльце, они обсуждали какую-то милфу, которой один планировал вдуть, когда она напьется, а второй рассчитывал потерять с ней девственность. Это меня здорово повеселило, так как парни явно пыжились друг перед другом, определенно завышая свои шансы. Хихикала я ровно до тех пор, пока не поняла, что та «горячая милфа» – это я.
В шок меня ввели не слюни подрастающего поколения на мое декольте, а то, что я, оказывается, уже перекочевала в категорию горячих мамочек.
Капец! Мне двадцать семь всего!
– Хотя бы посоветовала тебе, если позволишь, – продолжает бабуся. Кто ж вам, Елена Тимофеевна, запретит, вздыхаю я. – Выбрать мужчину постарше, посолиднее…
Я уже готова закрыться ото всех букетом, потому что на нас оглядываются, и Жанка тоже все слышит и уже стремится ко мне, планируя досыпать соли на мои раны.
Терпение мое дает трещину, и я собираюсь по возможности вежливо, а если не прокатит, то и не очень, отвязаться от Елены Тимофеевны, как чья-то наглая рука обнимает меня за… скажем, за талию, точнее рука ложится на ту опасную границу, где талия теряет свое благородное название.
– Я достаточно солиден по мнению уважаемой дамы? – слышу я над головой голос, от которого у меня внутри все переворачивается. – Прости, малыш, я опоздал.
Глава семнадцатая
– Пробки по пятница просто адские, – Никитин как ни в чем ни бывало целует меня в висок и перехватывает букет, которым я практически подметаю пол.
Уже за одно это я готова его простить, но не прощаю.
Видимо, что-то такое отражается у меня на лице, потому что Елена Тимофеевна, питающая слабость к бородатым мужчинам, тут же встает на сторону Сергея:
– Деточка, нельзя же быть такой нетерпимой, – увещевает она меня и тут же добавляет заговорщицким громогласным шепотом мне на ухо: – Не кочевряжься, а то и этот бросит.
Господи, за что мне это?
– Ни за что, – реагирует Никитин. – Такая кор… девушка нужна самому.
– И как вы с такой капризулей уживаетесь? – кокетливо интересуется Елена Тимофеевна. – Свадьба-то скоро?
Я готова провалиться сквозь землю.
– Нормально уживаемся, не без хардкора, конечно, но кому сейчас легко, – пожимает плечами Сергей. Как прелестно он проигнорировал вопрос о свадьбе. Была бы его девушкой, глаза бы выцарапала потом наедине.
– Не без чего? – вопрошает старушка. Слово хардкор она еще не осилила. Пока в ее обиходе только «зашквар» и «бомба».
– Не без кроликов, – невозмутимо поясняет Никитин. Елене Тимофеевне понятнее не становится, зато я покрываюсь своими знаменитыми красными пятнами. Очень гармонируют с красным платьем, наверное. – Вы позволите вас покинуть?
Никитин тянет меня за собой, но Елена Тимофеевна опять вцепляется в меня и так же громко шепчет:
– Не упусти, мужик – бомба, – демонстрирует она свои познания на молодежном.
Ржущий Сергей оттаскивает меня в тихий угол.
– Давно не был на свадьбах, забыл уже, что это за сборище. Там еще на крыльце двое из паноптикума. Уже желтые от курева.
– Что ты здесь делаешь? – цежу я сквозь зубы.
Я и так злюсь, а он вместо того, чтобы сразу в ноги упасть, шутки шутит, словно ине было той грандиозной ссоры.
– У тебя приглашение на две персоны. Я твой «плюс один», – спокойно отвечает этот мерзавец.
– И откуда дровишки?
– Свои источники информации не раскрываю.
– Коршунов, – делаю вывод я. Никитин отрицательно качает головой. – Значит, Коршунова.
Ну, Катька!
– И что? Пришел благотворительность оказывать?
– Мне уйти? – усмехается Никитин. – На глазах у всех, особенно той коровы, что с тебя глаз не сводит, это будет пикантно. Как ты относишься к сплетням?
Кошусь на ту корову, Жанка и вправду смотрит во все глаза.
– Шантажист!
– Предусмотрительный человек, – поправляет меня Сергей, напоминая, что он адвокат. У этих всегда найдется приличное объяснение неприличным вещам.
– Так зачем ты приперся?
– Даш, давай еще раз попробуем.
Офигеть! Как это у мужиков выходит? Они просто делают вид, будто ничего не случилось! Даже не извинился!
– Попробуем что? Говорить правду? Поужинать? Сходить на свидание? Потрахаться? Что ты предлагаешь начать заново? – киплю я.
– Все.
Слов нет. Отворачиваюсь от него и с преувеличенным вниманием разглядываю потрясающую по своей невыразительности стену.
– Даш, я просто испугался, – тихо говорит Никитин.
– Трус! – обвиняю я. – Чего ты испугался? Что я все яйца в доме сожру?
– Я проснулся, а на кухне ты: почти голенькая, молодая, красивая, суетишься в одном полотенчике, вкусно пахнет. И я перетрухнул, когда понял, что хочу тебя не просто драть, а драть долго и желательно на единоличной основе. Долго и часто. Наверное, всегда. Труханул, разозлился на себя за это и наговорил тебе кучу дерьма. Прости.
Чего-то романтика какая-то стремная, но хотя бы понятно, какая коза его укусила. Дура, Дашка! Я даю себе мысленную затрещину, он сейчас тебе наговорит, а ты растаешь. Нельзя так быстро сдаваться!
– Я приезжал в «Амандину», сидел в машине и смотрел на тебя в окне. Ты сидела за барной стойкой, горячая и недоступная.
– И чего не подошел? – злюсь я, вспоминая в каком отчаянии я просиживала те дни за баром.
– Почти решился, но к тебе подошел какой-то типан. И я представил, что ты с ним сейчас уйдешь, а я останусь представлять, что он с тобой делает всю ночь.
– Что? С какого хрена я пойду с неизвестным типом чем-то там заниматься всю ночь? Ты идиот?
– Есть немного, – смеется Никитин, но глаза у него серьезные. – Даш, а, Даш. Не бей лежачего.
– Тебя мало побить, тебя отпиннать надо! Ты мне тут опять лапшу на уши вешаешь. В «Амандину» он приезжал! Как приехал, так и уехал к своей песцовке, сто пудов! Как тебе банька? Или вы сауну выбрали?
– Дашка, малыш, ты ревнуешь? – веселится Сергей.
– Хочу и ревную! – огрызаюсь я.
– Я Поле передам, что она песцовка, – смеется он почти в голос, а я вся ощетиниваюсь. Поля. Нежно-то как. Гад. – Я вас с дочерью обязательно познакомлю.
Д-дочерью?
– У тебя не может быть такой взрослой дочери! Сколько этой Поле?
