Двое суток назад комната сияла чистотой, сейчас же грязные бокалы, фантики и тарелки грозят поглотить с головой ее обитателей.
Я прошу у бабушки мусорные мешки и сбрасываю в них весь хлам. Нужно было привлечь к общественным работам и моего ненормального братца, но его с самого утра нет дома. Он слинял еще когда я спала… Мне снова становится нестерпимо неудобно. Прямо сейчас было бы очень неплохо узнать его мнение о наших совместных ночевках.
– Норма ли это, Кома? Как думаешь?.. Хотя ты живешь на всю катушку, и вряд ли у тебя есть время притормозить и задуматься… – говорю вслух, вытряхивая из клавиатуры заплесневелые крошки.
А ведь сейчас у меня есть шанс узнать часть секретов, не продираясь сквозь чудовищное многословие братца.
С осторожностью Тома Круза на задании [8] я включаю древний пыльный комп и вероломно лезу прямо в историю браузера Макса. Порнушка, порнушка и еще раз порнушка. Когда-нибудь от такого ее количества мальчик точно ослепнет.
Но меня так просто не проведешь, я нахожу сайт, где раньше сияла и напропалую звездила моя «Айс блонди», и в поле авторизации автоматически высвечиваются сохраненные логин и пароль.
Конечно же, меня интересует личная переписка. И она открывает мне много нового.
В день, когда я давилась блинами на кухне, мой брат провожал домой попросившую об этом девушку – ей угрожал бывший. В течение недели ее провожали Ротен и Ли, но нарваться на разъяренного идиота и его друзей повезло только Максу.
Зато она перевела пять тысяч рублей на счет Ваниной мамы, о чем та сразу и отписалась.
Переводы на счет поступают регулярно. Сегодня Ли идет на фотосессию с какой-то сумасшедшей фанаткой кей-попа – десять тысяч рублей, Ротен красит забор загородного дома – пять тысяч. Коме предстоит три вечера подряд выгуливать собаку, хозяин которой смотался в командировку, – еще пять тысяч.
А сейчас он расклеивает по городу листовки…
Какая-то ненормальная недавно перевела на счет двести тысяч, но больше так и не объявилась. Деньги пока лежат на счету, но, возможно, их придется использовать, потому что сроки поджимают. У Ваниной мамы нет ни квартиры, ни машины, которые можно было бы продать, как нет и необходимых пяти миллионов. Но времени у Вани тоже нет…
Я не знаю ни этого ребенка, ни его маму, но я знаю своего уникального брата: он – словно солнце, которое стремится всех осветить. И он из кожи вон вылезет, но сделает все, что в его силах.
Итак, собранных средств крайне мало.
Помимо соцсетей можно привлечь к их сбору и СМИ.
У моего блондинистого альтер эго было одно полезное свойство: умение распиарить даже откровенную бессмыслицу. А уж в обстоятельствах чрезвычайной важности этот навык просто незаменим.
Я зажмуриваюсь, сжимаю кулаки – провожу обряд призыва гламурной стервы, и Ice blonde быстро набирает письмо в самую крутую газету нашей области – «Вечерний город».
В письме, давя на жалость, взывая к совести, фанатично восхищаясь и пламенно призывая, рассказывается о группе из троих мальчишек, которые уже вытащили с того света одного смертельно больного мальчика и бьются за жизнь второго.
«Все, кто может, присоединяйтесь к флешмобу или помогите благотворительными взносами. Не оставайтесь в стороне!» – кричат строчки письма.
Нажимаю на Enter, вырубаю комп, с мусорным мешком наперевес выхожу из комнаты.
Я тащу этот мешок в прихожую.
Бабушка кричит из кухни, что ближайший мусорный контейнер находится на выезде со двора. Грохоча, спускаюсь по ступеням лестницы, распахиваю дверь и, отчаянно щурясь от яркого солнца, вываливаюсь в одуряющую летнюю духоту.
И тут же делаю огромную ошибку – не здороваюсь с соседками, оккупировавшими скамейки у подъезда. Пока я тащу свой мешок, вслед летит их недовольное бормотание:
– Это чья?
– Внучка Светкина… Шалава какая-то…
– У нее и внук странный. Наркоман, поди. Как и маманя…
Мою душу словно окатили кипятком, щеки мгновенно вспыхивают, глаза щиплет от бессилия. Пусть я и шалава – я сама виновата в том, что со мной произошло, но Макс… Этим старым кошелкам невдомек, насколько он светлый и чистый! Мне хочется вернуться, высыпать содержимое мешка на пустые головы зашоренных идиоток, но я только смиренно тащусь вперед, к воняющей и гудящей полчищами мух мусорке.
Навстречу мне по разбитой асфальтовой тропинке идет Макс.
Он забирает у меня мешок, закидывает его в контейнер и между делом осведомляется:
– Даня, почему ты на взводе? Кто посмел тебя обидеть?
– Бабки. Они обозвали меня шалавой, а тебя – нариком!
Макс напряженно рассматривает соседок на лавках, а затем закрывает глаза и изо всех сил трет пальцами веки.
– Пойдем. Подыграешь.
* * *
Дома мы ржем как кони, и бабушка прохаживается по нашим задницам тряпкой, которой только что драила в прихожей полы.
Мы еще долго не можем успокоиться, в красках вспоминая возвращение в подъезд.
– Сестра! Умоляю. Всего на одну дозу! – вытаращив красные невменяемые глаза, орал Макс.
– Денег нет! Клиентов не было! – причитала я и закрывалась от него руками.
И выражение физиономий соседок было просто непередаваемым.
Глава 21
Кухонный стол покрыт толстым слоем муки. Мука на моих пальцах, щеках и волосах, мука в воздухе… Закусив верхнюю губу и раздувая ноздри, я сосредоточенно пытаюсь склеить начиненный творогом кружочек теста.
Я всю жизнь понемногу чему-нибудь и как-нибудь училась – папа каждые каникулы отстегивал немалые деньги на детские лагеря с развивающими и обучающими программами. Но вот лепить вареники в них не учили.
– Тут вот так, а здесь – так. Видишь? – в сотый раз показывает технологию их лепки бабушка, но мои деревянные пальцы не хотят подчиняться.
– Грандма, чего вы хотите от барышни, которая до этого дня думала, что вареники растут на деревьях? – Макс стоит у меня над душой и жутко нервирует.
– Я не настолько тупа! – выкрикиваю, морщась от присутствия муки даже в носу.
