койке может стать еще каким плюсом.
Протягиваю руку и дергаю за витиеватый узел, собранный на затылке. Об пол звонко бьются металлические шпильки, а волнистые волосы распадаются по плечам и спине плащом, который спускается ниже талии.
Зарываю в волосы пальцы и обхватываю ее затылок, уложив его в ладонь. Меня окутывает ее запах, нежный, почти мыльный. Такой молочный и будоражащий, что сводит с ума и будит во мне худшее.
Прячется от меня в невидимой скорлупе. Это злит и заводит. Кровь в венах превращается в высокооктановый бензин. Теперь достаточно искры, чтобы я полыхнул.
— Ну же, посмотри на меня, — требую я.
Не получив никакой реакции, хватаю девчонку за точеные скулы, сжимаю их так, что чувствую твердость костей под пальцами, и заставляю посмотреть на себя.
Ее глаза. Там буря.
Это такая тонкая забава следить за тем, как меняются их цвет и выражение. Когда Ася смеется, чудные глаза жемчужно-серые, светлые как у инопланетянки. Они же становятся цвета грифеля простого карандаша, когда боится. А сейчас это темные грозовые тучи. Так их перекрасила ненависть.
— Я тебя ненавижу, — цедит сквозь сжатые зубы.
Пытается вывернуться из рук. Эти робкие трепыхания возбуждают. Она первая за много лет, кто вздумала сопротивляться. Молодая, глупая, искренняя в своей робкой агрессии.
— Вот как? — усмехаюсь в чуть приоткрытые губы, которые так и хочется смять поцелуем, и провожу кончиками пальцев по пылающей злым румянцем щеке. — Хочешь уйти?
Уйти я ей не дам. Это точно. Но от такого рода игр стояк просто каменный. Ничто другое так не заводит. Сейчас расскажу ей, каков расклад, и девчонка, проглотив всю ненависть, преподнесет мне себя на тарелочке, украшенной всеми возможными каемочками.
— Хочу! Пусти меня, — выкрикивает моя Асечка и делает бешеный рывок в сторону.
Впечатываю ее в стену и прижимаю сверху тяжестью собственного тела. Тряпки, которые создают между нами некий барьер, конечно, мешают насладиться ею в полной степени, но я все же различаю каждый упругий, трепещущий изгиб.
— Двери открыты, принцесса. Я отпущу тебя…вот только перед этим, расскажу, что станет с твоей семейкой, если ты сейчас уйдешь. Твоя мама пойдет мыть туалеты на вокзале, потому что, чтобы стать проституткой она уже старовата. Твоего братишку-аутиста вышибут из престижной частной школы, и он сгинет в каком-нибудь интернате для дебилов. А твоего дядюшку-мудака не возьмут даже на стройку разнорабочим. И в крахе твоей семейки, которая привыкла к роскоши, будешь виновата только ты.
— Ты можешь овладеть моим телом, — выкрикивает моя крошка со всей жгучей ненавистью, которая скоро трансформируется в страсть, — но не душой.
По щекам струятся слезы, которые так и хочется попробовать на вкус, слизнув кончиком языка.
Ее глазам так идет обрамление из мокрых слипшихся ресниц, с которых слезы смывают черную тушь. Я не фанат баб с потекшей краской, но Агнии эти грязные потеки на щеках прибавляют некого очарования.
— Хочешь, мы это проверим, деточка? — спрашиваю я, не в силах сдержать ухмылочку. Убираю руки и отступаю на несколько шагов, охладив накал страстей, что искрят между нами. — Пройдет совсем немного времени, и ты без меня жить не сможешь. Будешь бегать за мной и умолять не бросать.
— Никогда, — выкрикивает, задыхаясь судорожными всхлипами. — Никогда.
— Я сейчас открою тебе маленький секрет, принцесса, — смакую я момент, и чтобы сделать его еще вкуснее, закуриваю. — Твой любимый дядя продал тебя мне за кругленькую сумму. С потрохами. Он делец от бога.
— Ты все врешь, — ее истерика разгорается все ярче. — Он не мог. Я человек. Меня нельзя продать.
Наблюдаю, как отчаянно вздымается и опускается аппетитная грудь, которую так и хочется освободить из тканевого плена и приласкать. Нежно ртом. И грубо пальцами. Интересно, какого цвета у малышки Агнии соски? Держу пари, что там без сюрпризов: нежно-розовые, гораздо светлее платья, которое скрывает от меня ее прелести.
— Думаешь, вру? — затягиваюсь и выпускаю дым прямо ей в лицо.
— Я тебе не верю, — обхватила голову руками и трясется как аутистка.
Ишь ты, какая принципиальная. Ненависть ее заводит, а вот за отвращение Асенька еще получит свое. Пройдет совсем немного времени, и станет облизывать меня как миленькая.
— Сейчас я тебе докажу, — обещаю не без толики садистического удовольствия.
Вытаскиваю из кармана телефон, набираю номер Ильдара и ставлю на громкую связь. Ася сникает с каждым новым угасшим гудком. Понимает, что я не блефую. Мне это не надо. Я предельно честен во всем, и особенно в своих желаниях.
— Да, — раздается подрагивающий голос этого паскудника, который продал племяшку как племенную корову и глазом не моргнул.
— Ильдар, я хочу, чтобы ты рассказал Агнии о деталях нашей сделки, — бросаю я и затягиваюсь почти догоревшей до фильтра сигаретой.
Мы с ним ни о чем не договаривались, так что сейчас будет экспромт.
— Асечка, — вздыхает и берет театральную паузу, а голос такой виноватый, будто его под пытками заставили ее сюда привезти, — слушайся Олега, он станет тебе достойным мужем.
«Мужем? — усмехаюсь я про себя. — Да ты, Ильдар, еще тот сказочный мудак. Женой она мне точно не станет. Хотя, до всех выкрутасов твоей семейки и самой Агнии имела все шансы».
— Что ты такое несешь? Каким еще мужем? — лепечет моя крошка, врубившись наконец, что я не соврал и главный злодей тут ее любимый дядюшка. — Ты, правда, меня продал?
— Ася, прости, — выдает Ильдар скороговоркой и бросает трубку.
Сыкло. Дел с ним иметь больше не буду.
— Довольна разговором с дядей? — не удерживаюсь от капельки злорадства.
Плюхается на пол, словно ноги вдруг превратились в вареные макаронины, обнимает коленки руками и начинает рыдать в голос, как малый ребенок. Тушу окурок в пепельнице из черепашьего панциря, сажусь рядом и обволакиваю вздрагивающие плечики рукой.
— Ничего, Ася, не бойся. Я-то
