все, что хотела. Сказать мне больше нечего. Я резко разворачиваюсь и, громко стуча каблуками, выхожу из комнаты, захлопнув за собой дверь. Почти бегу по коридору. Несусь к новой жизни, эмоциям и свету.
Выскакиваю на улицу и иду по больничному скверу. Воздух кажется мне таким вкусным. По телу больше не гуляет очистительный адреналин — он выгорел и осталась приятная, опустошающая усталость.
Перед пропускным пунктом притормаживает такси. Я почему-то останавливаюсь, чтобы узнать, кто из него выйдет.
Дверь резко распахивается, и я не могу поверить своим глазам. На меня стоит и смотрит Рафа. Совершенно другой Рафа с не такой прямой спиной и без своей фирменной выправки, но зато с живыми глазами. Он получил свободу: буквально и фигурально.
— Леша, — выкрикиваю я, не стесняясь, и бросаюсь к нему.
Первое мое объятие за целую вечность. Прижимаюсь нему и реву, уткнувшись носом в плечо. Рафа гладит меня по волосам, и некоторое время мы стоим вот так, словно он вернулся с войны, а я ждала его полжизни.
— Я писала тебе письма в колонию. Ты не отвечал, — всхлипываю я, отлипнув от бывшего шефа охраны Цербера.
— Прости, Агния, я не мог. Много раз пытался, но так и не смог найти слов, чтобы вымолить у тебя прощение, — он вновь смотрит на меня взглядом побитой собаки.
— Но ты спас меня, — возражаю я.
— Я сделал это, только когда он тебя сломал. Я бы мог остановить его, но все убеждал себя, что он хороший, а ты этого хочешь, — горячо чеканит Рафа, сжимая челюсти до обострившихся скул.
— Я благодарна тебе за тот выстрел, — шепчу я, глотая слезы. — Ты защитил меня от него. Спасибо тебе. Спасибо.
Он обхватывает мое лицо ладонями и целует в лоб. Я реву в голос — от него вновь пахнет химозной клубникой.
— Ты бросил курить? — задаю я тупейший вопрос.
— Да, за несколько недель до освобождения.
— Когда ты вышел? Почему не позвонил, не сказал? — вновь принимаюсь допытываться я.
— Я не знал, как тебе в глаза смотреть, Ася, — упирает взгляд в ремешки моих туфелек. — Но я постоянно перечитывал твои письма. Они очень поддерживали меня.
— Присядем? — показываю на скамейку под чахлым деревцем.
Он кивает, и мы устраиваемся так, чтобы быть друг напротив друга. Рафа достает из кармана пачку «Орбита» и протягивает мне.
— Спасибо. Я не хочу, — улыбаюсь я. — Ты его приехал навестить, да?
Он молча кивает, сжав пачку в кулаке. Я прекрасно знаю, что Рафа мучится из-за своего поступка. В действительности он ничего не изменил для меня — меня уже не починить, — а своего любимого хозяина обрек на страдания, да и сам просидел в тюрьме почти год.
— Да. Ты уже видела Олега Владимировича?
Даже сейчас он обращается к Церберу почтительно. Хотя нет, не к нему — к тени Цербера.
— Да, и тебе не надо туда идти. Ты ничем не поможешь, — Я понимаю, что меня сейчас опять прорвет и резко меняю тему: — Там было очень плохо?
— Я должен, Ась, я виноват перед ним, — Рафа касается пальцами моей руки. — А что до тюрьмы, то там было хорошо. Там я примирился с собой. Работал руками в мастерской. Это прочищало мозги и помогало не сойти с ума. А еще там я познакомился с чудесной женщиной.
— Правда? — улыбаюсь я сквозь слезы.
— Да, Ира работала медсестрой в лазарете колонии. У нее двое мальчишек. Буду помогать растить.
— Так это же прекрасно. Ты заслужил быть счастливым, Леш.
— Нет, Агния, но я постараюсь искупить свою вину, — качает он головой.
В сумочке надрывается сотовый. Должно быть, Денис меня потерял.
Вытаскиваю девайс и смотрю на дисплей. Незнакомый номер.
— Да, — отвечаю я с опаской.
— Агния Алексеевна Вересова? — спрашивает уверенный мужской голос.
— Да, — киваю я, поймав на себя обеспокоенный взгляд Рафы.
— Меня зовут Константин Авдеев. Я поверенный Игоря Валерьевича Князева. Я звоню, чтобы сообщить вам, что в течение полугода вы должны вступить в наследство.
— Игорь умер? — спрашиваю я, не в силах отойти от шока, который просто согнул меня пополам. — Когда?
— Игоря Валерьевича не стало неделю назад. Обширный инфаркт. Примите мои соболезнования. Когда мы можем встретиться, чтобы я все вам объяснил, и мы могли начать оформление бумаг?
— Пока не знаю, перезвоню вам позже. — проговариваю немыми губами и сбрасываю вызов.
— Он умер, да? — спрашивает Рафа глухим голосом.
— Да, — киваю я. — Игорь теперь с семьей. Ему уже не больно.
Я поднимаю глаза и смотрю в небо. Чистое, голубое, бескрайнее. Оно пронизано ниточками, которые тянутся ко мне. Красная нить — жизнь Цербера, и я смотрю, как эта нить растворяется в облаках: меркнет на глазах и скоро совсем исчезнет, как и серебристая ниточка Игоря, сверкнувшая яркой вспышкой. Линия Рафы пунктирная, но набирающая четкость и полноту. Мы с ним всегда теперь будем связаны крепким узлом.
А свою тонкую, трепещущую на ветру ниточку я вижу, связанной с Денисовой, крепкой и надежной.
Меня зовут Агния. Не избалованная мажорка. И не ванильная принцесса. Агния. Или Ася, но для самых близких. Я не его вещь и не девочка для битья. Я не просто тело, в которое можно повтыкать. За спиной у меня бездна боли, а впереди — надежда. Я прошла долгий путь. Цербер ломал меня, а я отчаянно сопротивлялась. Я пережила своего мучителя, его родителей и детей. И сейчас я обещаю себе, что буду вновь счастлива и любима как женщина.
