— Агния, я могу записать тебя к своей коллеге. Она очень компетентна, тоже работает с женщинами, пережившими домашнее насилие. Мне позвонить?
— Я не знаю, Денис. — на глаза опять наворачиваются слезы. — Я привыкла к тебе.
— Асечка, ты мне доверяешь?
Я вскидываю на Дениса глаза. Последние восемь месяцев я его пациентка, а полтора месяца назад мы начали отношения. Денис — единственный человек, которому я доверяю. Он помог мне оформить опеку над Никитой, когда мама сдала его в приют, чтобы не раздражал нового мужа.
Я больше не хочу иметь с этой женщиной ничего общего. Когда она лишилась всех спонсоров и оказалась отрезанной от благ богатой жизни, то быстро вышла замуж за вовремя подвернувшегося престарелого толстосума.
— Да. Скажи мне, как все забыть? Что сделать, чтобы выкинуть его из головы? Я думала, что мне станет легче, когда нас разведут. Игорь помог с этим, но Цербер не уходит. Он словно врос в меня.
— Ася, тебе нужно посмотреть своему страху в глаза, и понять, что бояться больше нечего. Страх в твоей голове, и просто нужно увидеть, что он беспочвенен.
— Я не могу этого сделать, — в ужасе мотаю головой.
— Ася, в таких казенных домах долго не живут. Ты должна поехать туда и увидеть его, пока еще можешь. Ася, ты должна понять, что угрозы больше нет. Сегодня как раз приемный день, и у меня выходной.
— Ты поедешь туда со мной? — спрашиваю с надеждой.
— Агния, я отвезу тебя и буду ждать в машине или коридоре. А к нему ты должна пойти одна. Он все понимает, все осознает, но может только моргать, отвечая «да» и «нет».
—Я не уверена, что смогу, — вновь отгораживаюсь от шоковой терапии.
— Ты сможешь, Ась. Ты сильная, — Денис пальцем рисует сердечко на простыне рядом со мной. — Я в тебя верю.
— А ехать далеко?
— Дальнее Подмосковье. Часа полтора, — прищурившись, отвечает он.
— Дашь мне немного времени на сборы? — делаю прыжок веры в ледяную воду.
— Конечно. — Денис медленно, без резких движений поднимается на ноги. — Я пока приготовлю нам завтрак. Чего ты хочешь, Асечка?
— Только чай, спасибо, — отвечаю из вежливости, потому что понимаю, что не смогу влить в себя даже глоток воды.
Денис уходит, а я иду собираться. Я открываю шкаф и двигаю вешалки на штанге. Сейчас почти весь мой гардероб состоит из темной и закрытой одежды — я ненавижу свое тело, и мне хочется его максимально прикрыть.
В глубине, скрытое чехлами с верхней одеждой, висит одно-единственное яркое платье — напоминание о счастливой жизни, которая у меня когда-то была. Это платье как сон или мечта: цвета сладкой розовой ваты и с пышной юбкой длиной до колена. Денис подарил мне его на счастливое будущее.
Я сажусь перед гримерным столиком — крашусь впервые за долгое время. Рисую на своем лице свежесть и беззаботность. Наношу много консилера, хайлайтера и невесомых персиковых румян.
Я завиваю и надушиваю волосы, одеваюсь в непривычно светлое платье и встаю на каблуки.
* * *
Я до боли напрягаю глаза, стараясь в тусклом свете эпилептически мигающей люминесцентной лампы рассмотреть на одной из множества обшарпанных дверей нужный номер.
Мне нечем дышать — весь кислород остался снаружи, а здесь только затхлая, смердящая смесь хлорки, лекарств, какой-то пригоревшей еды и болезни. Я никогда не знала, как пахнут лежачие больные, но лишь переступив порог, сразу поняла, что так пахнет скорая смерть. Медленная и мучительная. Совсем не милосердная.
Я осторожно иду по коридору, стараясь не наткнуться на персонал, который возит каталки, противно дребезжащие колесами, или кого-то из здешних пациентов. Сюда привозят умирать. И он тоже здесь.
Я резко шарахаюсь к стене, чтобы дать дорогу дедушке. Он словно сошел с военной фотокарточки: очень старенький, тощий как палка. Медленно едет на маленькой тележке и курит вонючую сигарету. Дедушка отталкивается от пола старыми ботинками, надетыми на руки, а культи, оставшиеся от ног, спрятаны под куском одеяла. Он смотрит на меня бесцветными глазами. Во взгляде удивление. Этот человек, еще сохранивший крупицы рассудка, не понимает, зачем я здесь — я непохожа на постоялицу дома смерти, и посетители тут бывают раз в никогда.
Как Цербер может быть здесь? Он же такой большой и сильный. Я помню, как ему ничего не стоило обездвижить меня. Меня начинает трясти от воспоминаний. Мое тело помнит, каково это, когда тебя вжимают в скользкую, мокрую стену или край умывальника, а потом начинают грубо раздирать твердой, огромной штуковиной. Быть женщиной — ужасно, потому что ты принимаешь в себя все, что сильный, похотливый самец хочет втиснуть внутрь твоего тела.
Наконец, я нахожу нужную дверь. В этом месте мой тщательно убаюканный страх не просто поднимает голову, а становится почти животным. Мне стоит огромных усилий просто удержать себя на месте и не сбежать.
Как же я буду? Я же останусь наедине с этим монстром. И некому будем меня защитить. А вдруг с ним не все так плохо? Вдруг он встанет и схватит меня как в тех самых кошмарах?
Я зажимаю горящие виски пальцами и стараюсь убедить себя в том, что парализующий страх живет только у меня в голове.
Ну же, Агния, давай. Иначе ты так и будешь трястись всю жизнь и чувствовать его в себе каждую ночь.
Я толкаю незапертую дверь и вхожу в крошечное, меньше тюремной камеры, помещение. Мне в нос сразу ударяет густой запах человеческой мочи. Мой мозг отказывается воспринимать то, что видят глаза. Окружающее пространство мелькает словно кадры калейдоскопа, и я выхватываю новую реальность кусками.
У стены узкая койка с панцирной сеткой. На ней простыня со штампом и тощая подушка. Все серое и застиранное, а сверху небрежно брошено тонкое синее одеяло.
Рядом с койкой примостилась маленькая фанерная тумбочка и такой же стул, которому давно место на помойке.
В центре тускло освещенная
