построю для тебя дом. Я буду любить тебя нежно. Будет херова туча нежности. Ты такая красивая, Агния, и ты родишь мне сыновей.
Его болезненные поцелуи продолжают клеймить мои шею и грудь, а непослушная рука уже развязывает тугую шнуровку на моем платье.
Цербер стонет и пытается разжать кончиком языка мои плотно сжатые губы. Я уворачиваюсь от глубокого поцелуя.
— Олег, не сейчас, умоляю, — я пытаюсь отпихнуть его. — Потом, сейчас нас гости ждут. Пойдем уже в зал.
— Ты права, мой ангел, — нехотя отпускает меня, и я замечаю вставший член, распирающий брючину. — Нас ждет дивная брачная ночь, а пока пойдем. Первый танец молодых пропустим, — ухмыляется Цербер.
Он берет меня за руку и выводит из гримерной. Мы идем в главный зал. Теперь я тоже Цербер.
Он вводит меня в огромный зал с большой сверкающей люстрой на потолке. Гости, эти лицемерные сволочи, которые пока не подозревают, что Цербер стал никем, начинают рукоплескать нам.
Замечаю, как мама отчитывает за что-то Никиту, а он хнычет и пытается вырваться из ее рук. Мне хочется заступиться за брата, но Цербер крепче сжимает мою руку и тащит в центр, прямо под ту самую люстру.
Рафа тоже здесь. Стоит рядом с мамой и смотрит на нас. Смотрит на меня.
На нем нарядный темный костюм с галстуком-бабочкой, положенном по дресс-коду. Его виноватый взгляд как острый нож. Какой смысл в этом сострадании, если оно никак не помогает? Молчаливое согласие.
Ночами я все еще фантазирую о том, как Рафа врывается в нашу спальню и стреляет в Цербера. На нем киллерские черные перчатки, и он наставляет на хозяина пистолет с глушителем. Закрывает лицо спящего Цербера подушкой и прожимает спусковой крючок.
— Ты восхитительна, малышка, — шепчет Цербер, медленно кружа меня по залу. — Ты моя, Агния. Я обещаю, что не будет больше «снежка». И я буду с тобой нежен. Ты будешь кончать по многу раз за ночь, моя маленькая принцесса.
Оглушительный грохот, будто двери снес с петель локомотив, крики и стрельба, от которой заложило уши. Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.
В зал врывается отряд бойцов с тараном. Пара из них направила вверх дула автоматов и произвела в потолок по короткой очереди. По залу проносится волна всхлипов и истеричных женских криков.
— Оставайтесь на местах, и тогда все будет хорошо, — басовито орет главарь, чье лицо скрыто черной балаклавой, и я узнаю голос Лекса.
Вижу, как Рафа тянется к левому боку. Там, под пиджаком, пистолет. Я чуть заметно качаю головой, и его рука останавливается на полпути.
Гости застыли на местах, а наши конвоиры рассеялись по залу, сторожа пленников.
Я смотрю на вход. На улице метель, и снежные хлопья залетают внутрь. В этом белом, сверкающем ореоле в помпезном дворце появляется Игорь Князев.
Своей неспешной походкой смертельно-больного человека он приближается к нам и встает рядом с Лексом.
— Что тут, блядь, происходит? — ревет Цербер, загородив меня собой. — Какого хера вы делаете на моей свадьбе?
— Ты совсем не помнишь меня, Олег? — довольно спокойно спрашивает Игорь.
Цербер прищуривается и пристально всматривается в лицо своего заклятого врага. Его перекашивает от презрения, а наглость с отголосками былой вседозволенности делает его уверенным в своей правоте. И неважно, что этот зверь окружен автоматчиками, готовыми в любой момент сделать из него решето.
Я точно знаю, что каждую ночь на протяжении этих десяти лет Игорь просыпался в холодном поту и представлял перед внутренним взором лицо своего убийцы, а Цербер даже не помнит человека, у которого отнял жизнь.
Душа Игоря ушла вместе с семьей, а передо мной сейчас стоит лишь пустая оболочка, которую держит в этом мире только маниакальное желание отомстить. Он пустит Церберу кровь и просто пропадет, как хлопья снега, растаявшие на ботинках.
— А это ты, — хрипло проговаривает Цербер со своей мерзкой, наглой ухмылочкой. — Потрепала тебя жизнь. Реально как из могилки вылез. Впрочем, я скоро это исправлю и заново тебя туда зарою, претенциозный ты мудак.
— Уверен, что силенок хватит, Олег? — снисходительно улыбается Игорь, для которого юродства Цербера — это пустой звук.
—Уверен! — рявкает Цербер, сжав кулаки до белых костяшек. — Это ты убил моих родителей и пытался отнять у меня Агнию. И все, чтобы отомстить за свой херов бизнесок. Я тебе за это яйца оторву и сожрать их заставлю. Ты ничтожество, Князев! Жалкий, ни на что не способный слизняк. Таких, как ты, надо жестко выдавливать из больших дел. Упивайся-упивайся своим триумфом, пока прячешься за спинами своих мальчиков с автоматами. Я восстану из пепла и уничтожу тебя. Тебе придет капитальный пиздец, и случится это очень скоро!
— Бизнесок, говоришь, — Игорь сжимает руку в черной кожаной перчатке в кулак. Этот жест такой скупой для человека, который столько ждал этого момента, но для меня он сродни обрушенным стенам чертова дворца. — Ты думаешь, я убил стольких людей просто потому, что ты меня разорил?
— А что, нет? — рявкает Цербер, и по его взгляду я понимаю, что он даже не понял, во что вылилось его развлечение.
Уничтожил человека и даже этого не заметил. В этом весь Олег Цербер. Омерзительное чудовище.
— Из-за тебя, избалованного мажора с задатками бандюгана из девяностых, я лишился не какого-то там бизнеса. — Глаза Игоря стали яркими, блестящими и вновь живыми. Так их преобразил гнев. — Ты отнял у меня самое дорогое. По твоей вине я потерял жену, маленькую дочку и нерожденного ребенка. Ты помнишь, как я пришел к тебе и почти на коленях умолял не отнимать у меня все? А ты сидел за своим огромным столом, пил виски и ухмылялся…
— По моей, да? — ревет Цербер и делает шаг вперед.
На него тут же обращаются дула сразу двух автоматов. Он застывает на месте, зажимает живот руками и начинает хохотать. Хрипло, мерзко, словно ловит очередной приход от «снежка».
— Лекс, успокой
