— Мам, — растягиваю в улыбке сухие как бумага губы.
Она подсовывает под мой затылок руку и приподнимает мне голову. К моему рту прислоняется пластиковый стаканчик. Я жадно пью прохладную и такую вкусную воду. Хочу опустошить океан, но давлюсь и проливаю часть воды на себя.
— Тебе много нельзя, малышка, ты после операции, — мама убирает стаканчик и вытирает своей рукой мой мокрый рот. В нос ударяет запах пудры от «Герлен». — Все будет хорошо, солнышко. У вас еще будут детки.
— А с этими что? — спрашиваю, пытаясь засунуть свободную от капельницы руку под тяжелое одеяло.
— Солнышко, — мама запинается, и мне на щеку падает ее слезинка, — твои детки стали ангелами. Держись, моя хорошая.
Тело ватное и тяжелое, но я собираю все силы, что есть, и откидываю край одеяла. Судорожно ощупываю живот. Он еще не плоский, но точно пустой. Я не столько чувствую это рукой, сколько просто знаю.
Щиплю собственное бедро, чтобы убедиться, что не сплю. Больно. Мне просто повезло, да? Или это вознаграждение за мои мучения в горячей ванне? Или что-то было в воде, которую мне дал Князев? Возможно, он сжалился надо мной и дал какой-то препарат. Он же очень богат, а в мире столько разных веществ. А впрочем, неважно, главное — я свободна от его детей. А скоро освобожусь и от самого Цербера.
— Асенька, ты в порядке? — спрашивает мама, подтыкая под меня одеяло. — Как себя чувствуешь?
— Хорошо, — шепчу я, поморщившись от режущей боли внизу живота.
— Асюша, я знаю, как ты себя чувствуешь. Я не рассказывала, но прежде, чем я забеременела Никитой, у меня случилось два выкидыша. Это большое горе для женщины. Но ты совсем молоденькая, и Олег тебя так любит. Сейчас поженитесь, выждите положенный срок, и заведете ребеночка.
Смотрю на ее сострадательный вид, и чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. В одном Цербер прав: моя мать — блаженная. Она ничего не видит. Не хочет видеть. Да, я старалась скрывать от нее наши отношения и их мерзкие подробности, но почему материнское сердце было так глухо все это время? Почему даже сейчас она делает вид, что все хорошо, и мой выкидыш — не благословение, а горе? Почему?
Во мне все кипит от гнева. Меня обливает горячим потом и трясет от злости.
— Убери от меня руки, — шиплю я, мотнув головой. — Мне не нужны были эти дети.
— Что ты такое говоришь? — повышает голос мама, и в нем звучит удивление с отголосками негодования.
— Я не хочу ни твоего Цербера, ни детей от него! Слышишь? Не хочу!
— Малышка, ты просто не в себе после наркоза, и потеряла много крови, — вновь отгораживается она от реального мира и уходит в свой воображаемый, где так просто замести под ковер все, что не соответствует идеальной картинке. — Олег очень тебя любит и так заботится о нас всех. Столько всего сделал для Никиты. А ты ведешь себя как капризный ребенок.
— Пошла вон! — визжу я до саднящей боли в горле. — Уйди от меня!
Она отдергивает от меня руку и встает с кровати. Я смотрю на маму: у нее новая стрижка. Она выглядит прекрасно, в отличие от меня, растерзанной Цербером. Все это время она наслаждалась жизнью за мой счет. И почему эта женщина даже не расстроилась из-за смерти родного брата? Ее привычка убегать в вымышленный мир сделала мою мать слабоумной.
— Доченька, успокойся, — бормочет она. — У тебя просто истерика.
— Вышла отсюда, — продолжаю орать я.
Она смотрит на меня глазами полными слез, ярко-накрашенные губы дрожат, а потом мама просто резко разворачивается и торопливо выходит из палаты.
Я обессиленно падаю на подушку и закрываю дрожащие веки. Я хочу снести свою прошлую жизнь — не оставить от нее камня на камне. Начать все с чистого листа. Забыть всё и всех.
Громкий стук, и дверь открывается нараспашку. На пороге Цербер. Страх, липкий, парализующий, вяжет меня по рукам и ногам. Я хватаюсь за образ Игоря Князева, который хранит меня. Он сказал этому Лексу, присматривать за мной. Ничего плохого со мной не случится.
— Как ты себя чувствуешь, Ася? — спрашивает он, подойдя к моей койке.
— Все нормально, — отвечаю, смотря в стену.
Цербер опускается на колени, хватает мою руку и прижимает ее к губам.
— Ты прости меня, любимая, что тебя не уберег. Что так все вышло по-дебильному, и ты потеряла детей.
— Их точно нет? — на всякий случай уточняю я.
— Нет, — глухо отвечает он, и я впервые вижу, как Цербер плачет.
Я была уверена, что монстры на такое неспособны, но вот он утирает слезы рукавом и всхлипывает. Там, наверху, кто-то решил сжалиться надо мной и послал мне ангела-хранителя в лице Игоря Князева. Я освободилась от бремени, а для Цербера выкидыш стал критическим ударом.
Я смотрю на него и кормлюсь мучениями монстра. Эти скупые слезы смывают с меня какую-то часть боли. Нет больше его родителей, и детей тоже нет. И меня в жизни Цербера скоро не будет.
— Что теперь? — спрашиваю безучастно.
— Я найду этого мудака и самолично его кастрирую. — он сжимает пальцы в кулаки. — А потом мы поженимся, и у нас будут еще дети. Я люблю тебя, Агния. Не понимал как, блядь, сильно, пока чуть не потерял. Ты знаешь, мне даже по хер, что у нас были девочки.
— Откуда ты знаешь? — удивляюсь я и тихо злорадствую внутри себя.
У Цербера получаются только девочки, потому что женские плоды более жизнеспособны. Но даже они получились слабенькие, потому что их отец — конченный наркоман и садист. Так лучше. И мне, и плодам насилия.
— Я заказал исследование, — запинается и вновь прижимает мои пальцы к губам, — того, что из тебя достали. Это
