Разбитость как с бодуна, хотя вчера не выпил и капли. Все она виновата. Никак не идет из башки. В ушах стоит жалобное нытье, а перед глазами — заплаканное лицо. Если бы вчера оттрахал Асечку с полной отдачей, успокоился бы. А сейчас злой как черт и не только из-за нереализованного стояка. Раздраконила меня ее невинность. Словно еще раз обозначила жирной красной чертой мою недостойность.
Я уже давно не мальчишка без пушка на подбородке и яйцах, и бессонные ночи без бабы, зажатой между моим телом и матрасом, — это нонсенс. Если сейчас не сброшу напряжение и ярость, Асечке не поздоровится. Тщательно обматываю кисти боксерским бинтом, чтобы после тренировки от костяшек осталось хоть что-то, кроме кровавого фарша.
Медленно обхожу кругом здоровый боксёрский мешок, который подвешен мощными цепями к креплению на потолке. Встаю в стойку и замираю на миг. Пытаюсь понять, на кого я вообще злюсь. На нее, потому что так яростно выказывает свое фи? Херова ванильная принцесса. Избалованная мажорка, не знающая жизни. Или, может, на себя из-за непонятно откуда взявшейся мягкотелости? Должен был намотать ее длиннющие волосы на кулак, развернуть к себе попкой и жестко трахнуть, забив на наличие несущественной преграды. А я дал задний ход.
Стискиваю зубы так сильно, что они начинают скрипеть, и сжимаю кулаки до боли. Отвожу назад левый локоть и выстреливаю в мешок, который разбивается совсем не так приятно, как человеческое тело. Альтернативы сейчас нет. Молочу невидимого соперника до жара во всем теле и сбившегося дыхания.
Мышцы забиты, а руки уже просто не ворочаются, но я продолжаю рваться вперед. Сердце долбится в грудную клетку, грозя пробить ее, но я превозмогаю себя. Лупцую мешок, пока без сил не падаю на колени.
Мое природное упрямство не позволяет надолго оставаться в положении поверженного. Вскакиваю на ноги, к которым словно привязали мешки с песком, и иду в душевую.
Встаю под огненные струи и понимаю, что безумная тренировка, выпившая все силы, не уняла бешеного желания овладеть Агнией. Именно так. Хочу не просто трахнуть кого-то, а вторгнуться в её никем не тронутое тело. Хочу настолько сильно, что аж трясет от ледяного озноба, и горячая вода не помогает.
Моя звериная натура всегда играла мне на руку: помогала в жизни и бизнесе. Теперь же я удерживаю ее, словно огромного бурого медведя. Ведь если он вырвется на свободу, то даже кровавой пыли от капризной принцессы не оставит.
И все же не собираюсь спускать на тормозах ее вчерашнее поведение. Пусть малышка Агния научится уважать своего мужчину здесь и сейчас. Любому другому я бы за такое пренебрежительное отношение голову оторвал. Ее же ждет другое наказание.
Выхожу из душевой, провожу руками по волосам, зализывая их мокрые назад, и повязываю вокруг бедер полотенце. Шлепая босыми ногами, иду по коридору. С меня струйками стекает вода, но мне на это плевать, как и на отсутствие одежды. Пусть привыкает. Скоро мое голое тело перестанет ее шокировать.
Решительно дергаю ручку двери и понимаю, что моя принцесса забаррикадировалась. Нет, девочка, никакие двери тебя уже не уберегут, раз я решил тебя присвоить.
Долблю кулаком в полотно, портя облицовку, и дергаю ручку так мощно, что чуть не вырываю механизм с корнем.
— Агния, открой живо!
Я слышу в комнате шорохи, ее тихие, крадущиеся шаги. Сидит там как мышка, надеется, что поможет. Нет уж, дорогуша, не на того напала. В игрушки играть не собираюсь.
— Я считаю до трех, и, если ты не откроешь дверь, я ее высажу. Мне это ничего не стоит.
Тут я не вру. Я вообще никогда не вру. И мое плечо гораздо крепче дверного полотна. Да я бы и с бронированным люком справился, если бы тот скрывал мою хотелку.
— Раз, — произношу я громко. — Два, — уже буквально выкрикиваю.
Дверь распахивается, и я получаю удар под дых. Это не я ее смял, она — меня.
Фарфоровая куколка, еще более юная без взрослой штукатурки и приклеенных ресниц. Бледная с припухшими глазками, которые при виде меня распахнулись на пол-лица. Наблюдаю, как жемчужную нежность радужки заволакивает серыми чернилами. Под полотенцем становится тесно, а сердце срывается в бешеный галоп. Все мое тело бесится и, что еще хуже, то же самое происходит с моей психикой.
В ее лице сегодня ни кровинки, и эта нездоровая бледность прибавляет прелести и привлекательности. Длинные подрагивающие пальцы судорожно вцепляются в полы халата на груди. Делает все, чтобы я ни в коем случае не увидел вновь той самой голубоватой жилки, которая, я уверен, трепещет там, под тряпкой. Пусть остается скромной леди. Для других. А со мной я хочу, чтобы Агния научилась быть раскрепощенной шлюхой. Такой и станет, когда поймет, что в ее теле для меня не осталось никакой загадки.
Прослеживаю траекторию ее взгляда. Вот он прикован к моему лицу, и уже мажет по голому, влажному торсу, а мгновение спустя падает туда, где полотенце. Вспоминает, что хорошие девочки не пялятся на полуголых мужиков, и растерянный взгляд потрясающих серых, как лучшая сталь, глаз вновь сцепляется с моим.
— Олег, прошу тебя, не трогай меня, — вновь лепечет Агния и пятится вглубь комнаты.
Я вхожу и захлопываю за собой дверь. Она мягко ступает по пушистому ковру, ускользая от меня. А я стою на месте, снисходительно наблюдая за этими смешными попытками ретироваться. Если сейчас бросится в ванную и попытается схорониться там, настигну в один прыжок. Сам затащу ее внутрь, посажу на край умывальника и сделаю то, чего она так боится.
Но Агния натыкается поясницей на изножье кровати и застывает как зверек, загнанный в угол.
— Ты не поняла? — усмехаюсь я. — Ты моя. Я буду тебя трогать, сколько мне вздумается. Шесть лямов евро. Это твоя цена. Если тебе так нужно кого-то ненавидеть, то гораздо логичнее ненавидь любимого дядю Ильдара. Вчера он получил свои деньги, и теперь я могу обращаться с тобой, как мне вздумается. Но если ты будешь хорошей девочкой, Ася, я проявлю великодушие.
Медленно, шаг за шагом, превращаю расстояние между нами в ничто. И вновь меня
