коконом окутывает ее будоражащий аромат. Это точно никакая не парфюмерия, а она сама. Обхватываю ладонью обострившуюся скулу, чувствуя, как моя крошка вся дрожит и вибрирует.
— Не нужно мне твое великодушие, — выплевывает Агния мне в лицо очередную порцию презрения.
Я бы уже осатанел от одной только этой фразы, но, вспомнив о ее первом оргазме, который все еще вибрирует на кончиках пальцев, остываю. Все это страх и глупые принципы. Я снесу и то и другое. В этом даже есть некий кайф.
— Я готов поверить в то, что ты гордая и станешь мыть полы, если что…но подумай о своей любимой семейке. Дядя твой себя подстраховал и свалит в любой момент. И тогда о твоих маме и братишке некому будет позаботиться. А я могу. И о тебе позабочусь, и о них. Буду добрым и щедрым, пока ты моя хорошая девочка.
Окаменела в моих руках. Еле дышит и только глаза живые. Они средоточие гнева. Но мне нравится эта жаркая ненависть. Пусть даже кричит о ней, когда кончает. Я не против. Любовь ее мне ни к чему.
Упираю свой лоб в ее, горячий и чуть влажный. Ловлю теплое дыхание, которое вырывается из сведенной спазмом груди. В следующий момент ее трепещущие ладошки упираются в мою грудь. Пытается меня удержать, но это касание только раззадоривает. Что, блядь, со мной творится? Обычная баба, а почву из-под ног выбивает напрочь.
Хочется причинить ей боль, обидеть, разодрать и заставить кровоточить. И в то же время тянет на нежность, плавность и заботу. Агния — нечто непозволительное, и из-за нее возникают мысли о несвойственных мне поступках.
— Я не смогу тебя полюбить, — проговаривает осипшим голосом, и от искренности этого обещания кровь в жилах вскипает.
— И не надо, — шепчу я, прижав трепещущее тело к себе, чтобы она вновь почувствовала мое возбуждение. — Разрешаю ненавидеть. И запрещаю принадлежать кому-то другому.
— У них, правда, все будет хорошо? — спрашивает со звенящей в голосе надеждой.
— Они теперь зависят только от тебя. Сомну, если будешь плохо себя вести, — вдыхаю в ее приоткрытые губы. — Ты же не будешь, нет?
— Нет, — чуть слышно произносит она.
— Хорошо, — чеканю я и накрываю ее рот своими губами.
Агния славная девочка. Послушная. Следует данному обещанию. Обхватывает мою шею руками и раскрывает губки, позволяя мне проникнуть языком в атласный ротик.
Вжимаю ее поясницей в изножье кровати и, продолжая глубокий, развращающий поцелуй, мну в руках тяжелые капли ее грудей сквозь халат. Ничего не мешает завалить девчонку прямо сейчас, но я не хочу, чтобы она поняла, какую власть надо мной получила.
Обрубаю поцелуй и отрываюсь от нее просто титаническим усилием воли. Ася смотрит на меня с непониманием, стыдливо запахивая халат.
— Итак, Агния, это твой новый дом, — объясняю я правила игры. — Рафа будет отвозить тебя на учебу и привозить обратно. Я не хочу, чтобы моя женщина где-то болталась в свободное от учебы время.
— А как же мама? Как же мой дом? — спрашивает, задыхаясь от негодования, а по щеке скользит кристально чистая одинокая слеза.
— Это с моего разрешения. Будешь хорошо себя вести, сам отвезу повидаться с родственничками. А так, оставляю тебе это на откуп. Позвони и успокой родных. Скажи, что живешь у парня или подружки. Мне все равно, — равнодушно пожимаю плечами.
Я ни с кем не собираюсь ее делить. В свой институт пусть ездит, пока я на работе, а вот на семейку слишком много времени уходит.
— Но, — пытается возразить она.
Закрываю все еще мокрый от моей слюны рот ладонью и нажимаю пальцами другой руки на поясницу.
— Ты слишком быстро забыла наш уговор. Но я сегодня добрый. Повторюсь. Ты делаешь то, что я говорю, и не споришь. Иначе вы все не рады будете последствиям. Поняла?
Кивает как тряпичная кукла, которую трясут, а мне на руку тяжелыми каплями разогретого свинца падают ее слезы.
—Умница, — хвалю я и убираю ладонь.
Оставляю ее, с неохотой отпуская от себя вибрирующее тепло манящего тела. Так даже лучше. Не очередная влюбленная в меня дурочка. Это заводит.
Оставляю едва держащуюся на ногах Асечку наедине с собой и приятием своей новой роли, и иду к себе.
Сегодня решаю пренебречь офисным облачением и влезаю в футболку и джинсы. Напяливаю мотоботы и мотоциклетную куртку и спускаюсь в холл. Натыкаюсь на Рафу, который стоит у подножья лестницы и лениво листает газету, как всегда, чавкая жвачкой.
— Доброе утро, Олег Владимирович, — рапортует он по-армейски.
— Привет, привет, — бормочу себе под нос, отметив, что сегодня его берцы не начищены до блеска. — Ты теперь катаешь Агнию. Чтоб пас ее со всей ответственностью.
— А как же вы, Олег Владимирович? — Его левая бровь, перебитая глубоким шрамом, изгибается в изумлении. — Вы же хотели, чтобы я при вас был.
Надежный, исполнительный и молчаливый Рафа, и правда, хорош и как мой личный телохранитель, и как шеф охраны, но сейчас мне нужно, чтобы он выпасал Агнию. А я сам разберусь.
— Назначь мне парочку своих ребят потолковее, а сам при ней будь, — повторяю уже с нажимом.
— Будет сделано, — отзывается он без дальнейших расспросов, скатывая газету в плотный рулон. Комаров, что ли, от нее отгонять собрался?
— Катай ее в институт и обратно, — продолжаю давать ценные указания. — И докладывай, если соскочит с маршрута, и уж тем более, если мужики какие вокруг нее крутиться будут.
— Будет сделано, — отвечает Рафа привычным тоном, а на обычно безэмоциональной физиономии отражается какое-то странное, непривычное выражение.
Разворачиваюсь и выхожу во двор. Иду в гараж, где меня ждет десяток самых верных друзей. Сейчас расчехлю любимую красную бестию, оседлаю ее, как шикарную бабу, и поеду гоняться с горизонтом.
