допустить, чтобы мое сердце разлетелось на осколки. Осколки тех самых любви, надежд и счастья…
Как же жжет в груди, в нее будто воткнули раскаленный кинжал!..
Невыносимо.
Что мне теперь делать? Как справиться с болью?!
А мой ребенок?..
На качелях я остаюсь долго, раскачиваюсь, как маятник, приходя в себя и приводя в порядок голову. Она трещит от обилия мыслей и вопросов. Ко всем — к Кириллу, к себе, к Вселенной.
Но и потому, что я не хочу никуда идти. Не хочу возвращаться к ним, не хочу никогда больше их видеть — ни лицемерного Потемкина, ни его мстительную мать.
А когда-то я думала, что нравлюсь ей. Кирилл мне говорил, но теперь я сомневаюсь во всем, что он мне когда-то говорил.
Лжец! Он пел мне и про то, как он хочет ребенка, как мечтает, чтобы тот был похож на меня, и что ему плевать, мальчик это будет или девочка…
Хотя почему лжец?
Он вполне может хотеть ребенка, но кто сказал, что он хочет его со мной?
Внезапная догадка пронзает острой иглой: может, это был его план — дождаться, когда я рожу, и забрать у меня малыша?! Может, поэтому он согласился на мое предложение и держал меня рядом, а не из-за большой, за годы неиссякшей любви, которую я себе придумала?!
Боже, какая я непроходимая дурища!
Я так хотела, чтобы Кирилл тоже меня любил, что поверила в это!
Мне соврало крышу от пары слов любви, оброненных в порыве страсти, и я поверила в них. Вцепилась в эти слова обеими руками и уже видела нас счастливой семьей. Кирилл, я и наш ребенок.
Кирилл ведь тоже говорил мне о семье, только я, идиотка, не поняла, что он не имел в виду меня. Я не вписываюсь в его идеальную картину семьи. Не вхожу в его планы…
Ну уж нет!
Вскакиваю с качелей. Я не отдам тебе своего малыша, Кирилл Потемкин. И сделаю все, чтобы ты никогда о нем не узнал.
Подгоняемая решимостью, покидаю детскую площадку, но иду не домой, то есть не в дом Кирилла, а в аптеку на углу.
— Ты почему грустная сегодня, цветочек? — встречает он меня, когда я вхожу в квартиру.
На этот раз я позвонила в видеодомофон, и он, как обычно, ждет меня у двери.
Мне даже не нужно притворяться, разыгрывая грусть. Я ее чувствую.
Сняв обувь, ставлю на комод для обуви надорванную коробку с прокладками — одну выбросила в урну у соседнего подъезда. Делаю я это молча.
Как ни храбрилась, ни настраивалась, но, стоило ему заговорить, этим своим заботливым нежным голосом, в котором по-прежнему читается любовь, хоть я знаю, что это не так, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. Ком, мгновенно образовавшийся в горле, разрастается до размеров небольшой планеты, и я даже не пытаюсь его глотать.
Слезы все же выступают, но Кирилл понимает их иначе.
— Брось, Маргаритка, — улыбается, притягивая меня к себе. — Это ерунда же. Ну, из-за чего ты расстраиваешься? Пройдут твои дни, и мы попробуем снова. И снова. И снова, если потребуется. Ну ты чего?
— Ничего, — отстраняясь, выдавливаю из себя улыбку. — Но мы не попробуем. Я уезжаю.
— Уезжаешь? — он убирает руки.
Резко. Как от чего-то гадкого, вроде таракана.
Лицо сразу становится жестким. Непроницаемым.
— Да. Знаешь, зря я все это придумала. Ты прости меня, Кир. Мы поиграли в семью, и все было прекрасно, но… Я думала, что у меня получится, но ошиблась. Разбитую чашку не склеить, так говорят? — снова тяну губы в улыбку, насквозь фальшивую, но без нее никак. — Слишком сильны наши обиды, это так просто не забывается. Да и родители наши против. У твоей мамы сердце больное, мои тоже тебя не примут после всего… Ребенок только усугубил бы все. В общем, так лучше.
Замолкаю, глядя на него влажными глазами, но он ничего не говорит. Только желваки играют на скулах, выдавая его напряжение. Или злость.
Я бы на его месте тоже злилась.
Я и на своем злюсь…
Не в силах больше смотреть на него, иду в спальню, чтобы собрать свои вещи — хорошо, что я притащила их не много. Не сразу все. Как чувствовала…
— Ты сказала, что уезжаешь, — догоняет меня его мрачный голос.
Он не спрашивает куда, Кирилл никогда не спрашивает, но я отвечаю.
— Да. Мне предложили возглавить центральный офис в Новосибе. Это хорошая возможность, я давно к ней шла, так что с ребенком я пока подожду, займусь карьерой. Спасибо, что согласился, но… не судьба.
— Не судьба… — повторяет он и, не взглянув на меня, даже не обернувшись, выходит из квартиры, хлопнув дверью.
Глава 16. Ты хочешь этой фальши, тогда играем дальше
Второй шанс?
О каком втором шансе он говорит?
Кому он был нужен, этот второй шанс, кроме меня?!
Мои глаза до неприличия округляются. Он, что, прикалывается надо мной?
Вглядываюсь в него, сканирую пристально, но не нахожу признаков усмешки или издевки. Потемкин смотрит прямо и открыто, как благородный рыцарь ордена Тамплиеров, и на полном серьезе ждет ответа.
Не понимаю его… В моей голове не укладывается такая святая простота и незамутненность разума. Как он может сейчас на голубом глазу — и глаза у него, на самом деле, голубые, невероятные — спрашивать меня об этом?
Он реально ничего не помнит или продолжает притворяться, не догадываясь, что я подслушала тот его мерзкий разговор с матерью?!
Самое простое — спросить его об этом в лоб, но к чему ворошить далекое прошлое, хоть и не забытое?
Что мне это даст? Только новую порцию боли и тоски по несбыточному. Не хочу.
Ни тоски, ни боли, ни жалких оправданий, ни очередной гнусной лжи.
Предпочитаю технично съехать с ответа.
— Кирилл, я же все объяснила тебе тогда. И мне казалось, ты меня понял.
— И почему тебе так показалось?
— Ну… Ты не стал дальше меня выспрашивать, не пытался остановить, отговорить, не пустить…
— А я мог тебя не пустить? Ты бы послушала? Не поехала бы, скажи я, что против?.. — он стреляет в меня вопросами, ничуть не сомневаясь, что ответ на них отрицательный.
И мне стремно от того, что он прав. Я отчаянно хочу возразить ему, сказать, что он во всем ошибается — просто из мелкого, низкого чувства противоречия. Но это глупо, это бессмысленно, по-детски, и я качаю
