куда разумнее и рациональнее, чтобы я сам проконтролировал, с кем ты будешь общаться в Рудославе. Конечно, общество у нас не столичное, а всей аристократии — одни Шамраи, но пару приличных семей отыщу.
— И вы прям настоящий аристократ?
— Абсолютный. Наш род с пятнадцатого века известен, древний, шляхетский. Еще одна ветвь в Польше осталась, мы когда с… с Ирой… помнишь Ирину?
Милана кивнула и подперла ладошкой подбородок. Стах теперь имел возможность лицезреть ее изящную узкую кисть. Не отрываясь от разглядывания, он чуть кивнул и продолжил:
— В общем, в начале девяностых мы с Ирой ездили в Краков по работе и там с ними познакомились. Я с этой семьей общаюсь до сих пор. Представляешь, Шамраи состояли еще при дворе Королевства Польского и Речи Посполитой, служили в воинстве польском и даже присутствовали на сеймах… Они не были титулованы, считались латифундистами, но влияние имели немалое вплоть до первого раздела Польши. Впрочем, и при прусаках богатств своих не утратили, род не ветшал. Ну, это поляки нам рассказывали… у нас-то давно все затерялось по естественным историческим причинам. И я знаю не так много, как хотелось бы. Мой прапрадед еще в середине девятнадцатого века приехал сюда, в Рудослав, когда здесь нефть нашли. Тут богатая была земля, тогда многие ломанулись в нашу сторону… так вот он открывал первые нефтяные вышки и финансировал строительство железной дороги в семидесятые годы прошлого века, — Стах запнулся и рассмеялся: — Прости, позапрошлого, конечно. Я все же, честно говоря, никак не привыкну, что век сменился. Слишком мало прожил в новом, по сравнению с прошедшим. Так вот, на этом самом месте, где сейчас наш дом, — поместье его было. Настоящий дворец. Остались фотографии в семейном архиве. И предка того тоже снимки есть — говорят, я на него даже внешне похож. Ну и умением зарабатывать. Когда в тридцать девятом сюда большевики зашли со своими порядками, все было чин по чину, как у приличных людей. Дед с самого начала все понимал прекрасно, сам отдал им имение, производства, мельницу, у нас водяная была… во дворце у них устроили склад… Но добрая воля никому еще добра не принесла, его все равно сослали в Сибирь, где-то там он и канул. Отец тогда подростком был, хорошо это все помнил и в пятьдесят шестом добился его посмертной реабилитации. Их с бабкой, кстати, не тронули. Она… красивая была. Повторно вышла замуж, очень правильно и удачно, если хочешь выжить в мясорубке и сохранить семью. Потом началась война, они уехали в эвакуацию, а в сорок четвертом все равно вернулись сюда, сразу после освобождения. Бабушка очень домой просилась, ее муж выбил направление в Рудослав, получил здесь квартиру, по тем временам вполне пристойную, а бабушка пошла учительствовать, до директора школы доучительствовалась. Самое забавное, что дворец сгорел уже в мирное время, тут тогда еще подпольщики работали, банды местные. Вот они его и спалили к хренам. Да и вообще от былого величия мало что осталось. Некоторые ценные книги, какие-то побрякушки, письма, фотографии, пару портретов очень неплохой работы. А мой отец умудрился жениться на ровне, на моей матери, Вере Ильиничне. Из остзейских дворян, тоже репрессированных. Она здесь после ссылки как-то оказалась. Не знала, что делать, куда податься. Просто купила билет на поезд и ехала с пересадками как можно дальше от Севера. Отец всегда говорил, что все эти поезда к нему шли. Парадоксально, но он еще и директором торфобрикетного завода успел побывать, и мэром города уже после развала Союза, в самом начале бардака. И постепенно начал собирать камни… В общем, спасибо бабуле за ее удачное замужество, хоть и с плебеем, — заключил Стах, поднял бокал, будто проговорил тост, и потянулся к Милане, чтобы чокнуться с ней.
Она, внимательно выслушав все вышесказанное, поддержала его тост.
Звучало историческим романом с оттенками приключений и романтики. Почему бы и не поддержать, даже если весь этот историзм в ее двадцать лет мало трогал. Стаху это было, бог знает отчего, важно. И было весело — тоже бог знает отчего. Он улыбался, шутил и весь этот вечер чувствовал легкость, какой давно уже не чувствовал. Забыл, оказывается, каково это — развлекать молоденьких девушек, говорить с ними, включать обаяние. Это все давно уже куда-то ушло. Сначала в семье, за рутиной и хлопотами, потом, после, в отношениях с женщинами, которые ему нужны были как здоровому мужчине за сорок, не желавшему связывать себя снова. Куда как проще — найти стабильный секс с приятной проверенной бабой, которая за некоторые бонусы от этих отношений не вынесет сор из избы и даст спустить пар.
А разговаривать, делать паузы, смотреть в горящие улыбкой глаза, наблюдать, как шевелятся ее губы, когда она ест или что-то переспрашивает с присущим юности задором — это он все позабыл, выходит. И сам не понял, как проболтал весь вечер, в то время как утверждал, что больше любит слушать.
Когда принесли десерт, он чуть не ляпнул, что покажет ей фотоальбом со старинными фотографиями, но успел прикусить себе язык. Ей двадцать лет. Ей это не может быть интересно. И ему, наверное, не должно быть, потому что он тоже не настолько стар.
Из этих размышлений его вывел неожиданный вопрос Миланы, когда разговор к концу вечера почти угас и тишина нарушалась лишь тихим стуком дна чашек о блюдца.
— А как вы с папой подружились? — спросила она с заинтересованным видом.
— Самым банальным способом. Учились на одном факультете, вместе какие-то первые попытки заняться бизнесом чудили по тем временам. Потом разжились деньгами, удачно вложились, и пошло-поехало. Хотя дружбы в наших отношениях всегда было больше, чем дела. После смерти Иры и Мити мне бы пришлось значительно тяжелее, если бы твой отец не помог все организовать… да и вообще, его связи понадобились в расследовании. Я, конечно, потом тут почти безвылазно торчал, но оно, как видишь, все равно живое. Я Сашке всегда плечо подставлю, да и он упасть никогда не даст. Такая дружба очень ценна, если она взаимная, настоящая.
— Прикольно, — кивнула Милана.
Вспомнился Олекса. Они сдружились из-за Лены, вернее, дружили втроем, на равных. Когда Лены не стало — потеряли оба. И сумели сохранить и даже укрепить, став друг для друга чем-то большим. Став родными.
Она и не заметила,
