ощущение текущей воды, того, что ты открываешь кран и можешь пить, вызвало прилив благодарности.
Развернула новую зубную щетку и впервые за долгое время ощутила мятную пасту.
Я заплакала.
Простейшие вещи.
Вещи, которыми раньше я пользовалась каждый день, не задумываясь, теперь стали самыми невероятными новинками.
Приведя себя в порядок, Пиппа, Коко и я присоединились к остальным гостям круиза у шведского стола. Было слишком шумно, слишком людно, слишком много всего.
Мы не могли находиться в столь шумном месте после столь долгого пребывания в одиночестве.
Однако Стефан был нашей личной тенью. Он велел нам найти место на набережной в окружении пальм в горшках и мягкой плетеной мебели, а сам наполнил наши тарелки вафлями с кленовым сиропом, хрустящим беконом, свежим манго, омлетом и самой большой тарелкой миниатюрных кексов, которую я когда-либо видела.
Этот первый вкус сахара.
Я заплакала.
Мои слезы смешивались с черничным тестом, наши с Пиппой стоны удовольствия сливались, мы звучали, словно бешеные дикари.
Мы часто навещали Гэллоуэя, но он по-прежнему спал. Однако его губы подергивались, когда я прикасалась к нему, а лоб разглаживался, когда я шептала ему на ухо.
Мы подверглись всевозможным обследованиям со стороны медицинского персонала. Нам давали таблетки и витамины, регулярно проверяли показатели, чтобы убедиться в улучшении состояния.
На ужин Стефан принес нам чизбургеры и картофель фри, жареную курицу с картофелем, тушеную говядину с густой подливой.
При всех своих вегетарианских пристрастиях я попробовала все.
И я заплакала.
Казалось, я плакала, плакала и плакала.
Я плакала от счастья. От боли. От тоски по дому. Я плакала от растерянности. От страдания по Коннору. От волнения.
Так много всего менялось, и у нас не было другого выбора, кроме как подстраиваться.
Судно отчалило сразу же после того, как нас нашли, власти были оповещены, азбука Морзе или телеграммы (как бы ни передавали сообщения суда) отправлены нашим семьям.
Пассажирам сообщили об изменении расписания и предоставили выбор: сойти на берег в ближайшем отеле в Нади и несколько дней ждать замены круиза или вернуться в Сидней с обещанием другого рейса по своему выбору.
К моему удивлению, большинство решило вернуться домой вместе с нами. Я не понимала, зачем капитану понадобилось лично сопровождать нас. Он мог бы посадить нас на рейс или организовать другой транспорт.
Но он и слышать об этом не хотел.
Наше появление было его личным достижением. Он нашел нас и оставит только тогда, когда мы окажемся на знакомой земле.
Он не знал, что Гэллоуэй был родом не из Австралии. Как и Пиппа. А у Коко не было свидетельства о рождении. Мы все собирались ехать в одно место, потому что я была жадной и хотела увидеть Мэделин. Я хотела обнять свою подругу и рассказать ей, кем стала. Кем я стала. И пусть она защитит меня от того, что будет дальше.
Несмотря на то, что я нервничала, общаясь с таким количеством незнакомых людей, они тяготели к нам, привлеченные нашим статусом знаменитостей благодаря капитану, объявившему о нашем неожиданном прибытии. Если ограниченная аудитория была настолько одержима нами, то, что будет в городе? Насколько суматошным будет наше будущее после того, как мы восстали из мертвых?
Я снова встретилась с капитаном и попросила прощения за свой драматизм. Он обнял меня (меня постоянно обнимали) и сказал, что все понимает. Он расспрашивал о нашей истории. Задавал вопросы. Интересовался, как мы выжили.
Я не хотела делиться с ним лишним. То, что мы пережили, принадлежало только нам. Это была не та история, которую следует рассказывать с излишним приукрашиванием. Это не повод для злорадства и выяснения, мог ли пересказчик сделать историю лучше.
Это была наша жизнь.
И я не хотела, чтобы меня осуждали.
Поэтому вместо того чтобы отвечать на его вопросы, я улыбнулась, и переключилась на другую тему. Я узнала о реконструкции «P&O» больше, чем мне было нужно. Он рассказал о своей морской карьере и показал фотографии двух своих мальчиков на Тайване.
На фотографиях были изображены близнецы в возрасте шестнадцати лет.
Я заплакала.
Я старалась не плакать, но ничего не могла с собой поделать.
Коннору было шестнадцать.
Коннор умер до того, как нас нашли, и теперь... теперь нас забрали.
И скоро... Пиппу тоже могут забрать у меня.
Ей было всего одиннадцать лет. Но она вела себя как взрослая. Она умела ловить рыбу, готовить, строить, лечить. В ней было больше женщины, чем в любой другой девушке, которую я когда-либо встречала. И она была моей.
По какому-то странному стечению обстоятельств у нас была одна и та же фамилия.
Но мы не были родственниками, как бы мне этого ни хотелось.
Наше будущее менялось, и былая власть, которую я имела над нашими судьбами, больше не действовала.
Я снова стала просто автором песен без ручки, чтобы писать.
— Не могу поверить.
Руки моего отца (те самые руки, которые, как мне казалось, я никогда больше не почувствую за пределами тюрьмы) крепко обхватили меня.
Я свободен.
Свободен.
Каким образом?
Я все еще не знал.
— Ты это сделал? — спросил я, вырываясь из его объятий.
Мне говорили, что я очень похож на отца, но во мне было что-то и от матери. Я унаследовал от него рост, цвет кожи и, возможно, цвет глаз.
Его глаза наполнились слезами.
— Нет. Я имею в виду... Я пытался, Гэл. Очень долго, черт возьми, пытался. Я составлял письменные показания. Умолял о новом слушании. Но ничего не вышло. Пока мне не позвонили.
— Кто?
— Тот, кто сказал, что они предъявили обвинение в убийстве не тому человеку.
— Но, папа. Я убийца.
Отец обнял меня за плечи и повел от ворот тюрьмы.
— Мы с тобой это знаем, но кто-то... решил спасти тебя. Это чудо, Гэл. Я планирую найти этого человека и поклониться ему за то, что он проявил такую доброту.
…
Она сказала, что будет рядом со мной.
Она не солгала.
Я открыл глаза, и увидел ее. Коко спала у нее на руках. Моя женщина так сосредоточенно наблюдала за мной, что мне показалось, будто она выдернула меня из сна силой мысли.
Пиппа стояла позади нее, ее губы расплывались в улыбке.
Эстель закрыла рот рукой, когда наши глаза встретились.
По ее щекам потекли слезы.
Мои эмоции достигли пика и обрушились, угрожая смыть меня прочь после того, как я так крепко
