не в последний, я пожалел, что мы не вернулись на наш остров.
Назад домой.
Где ничто и никто не мог нас тронуть.
ДВА ДНЯ.
Оба состояли из двадцати четырех часов.
Оба неизменны по минутам и продолжительности.
И все же каким-то образом... они промелькнули незаметно.
Так было всегда. Если на горизонте появлялось что-то радостное, дни превращались в годы. А если грозило что-то ужасное, то они превращались в секунды.
Два дня — слишком мало.
Несмотря на то, что время было против нас, Гэллоуэю становилось лучше.
Финнеган осмотрел его плохо зажившую лодыжку, стопу и голень. Он сделал рентгеновские снимки и в задумчивости постучал себя по подбородку.
К сожалению, он признал, что конечный результат получился не идеальным.
Голень Гэллоуэя зажила после травмы латеральной маллеолуса, а на стопе был перелом Лисфранка (прим. пер.: Переломовывих Лисфранка представляет собой перелом и/или вывих среднего отдела стопы с повреждением одного или более из предплюсно-плюсневых суставов), который может привести к артриту.
Его лодыжка.
Его лодыжка была не в порядке.
Мы уже знали это.
Мы не знали, что травма называется бималеолярным переломом (прим. пер.: бималеолярный перелом — повреждение голеностопного сустава с переломом и внутренней, и внешней лодыжки). В сочетании с другими травмами и тем фактом, что связки и сухожилия также были повреждены, это означало, что наложенной шины и самого лучшего ухода, который я могла обеспечить, было недостаточно.
В процессе заживления сустав сместился, это привело к неправильному срастанию сломанной кости. Лодыжка могла выдерживать нагрузку, но он, возможно, никогда не сможет бегать или даже ходить, не хромая. Со временем, по мере старения, у него появятся боли. Сустав будет нестабильным и потребует постоянного наблюдения.
Вместо того чтобы быть сильной ради Гэла, быть рядом, когда он услышал новость, я сломалась.
Я чувствовала себя ответственной за это.
Я ненавидела себя за то, что подвела его.
Я должна была сделать больше, чтобы вылечить его. Должна была знать, как обеспечить лучший уход.
Однако он не винил меня. Он винил себя. Это он заставил пилота лететь в изменчивую погоду. Он совершил поступок, за который карма требовала платы.
Я любила его, независимо от того, был он сломлен или цел.
Я просто хотела быть лучше. Более способной. Медсестрой, а не автором песен.
В тот вечер, после того как Финнеган сообщил новость, Гэллоуэй прижал меня к себе и приказал прекратить испытывать чувство вины. Я больше не должна думать об этом.
Он смирился с тем, что теперь у него такая походка. Он мог бегать, ходить (возможно, он никогда не будет делать это грациозно или не сможет танцевать), но он был жив, и это главное.
Нам разрешили перевести Гэллоуэя из санчасти в мою комнату с условием, что он будет возить с собой капельницу с антибиотиками и жидкости, куда бы ни пошел.
Мы провели две ночи, свернувшись калачиком на полу, рядом с нами были Пиппа и Коко.
Призрак Коннора не покидал нас, давая нам силы противостоять тому, что нам предстоит.
Организм Гэллоуэя (подкрепленный лекарствами и питательными веществами, вводимыми внутривенно) прекрасно исцелялся. К нему вернулся естественный цвет кожи, появилась улыбка, и с каждым часом он чувствовал себя все более живым в моих объятиях.
Медицинская бригада внимательно следила за ним. Все мы посетили стоматолога для чистки зубов и рентгена.
Мне, как и Пиппе, потребовалось несколько пломб, но в целом наши зубы были в хорошем состоянии благодаря использованию зубной нити и двухразовой чистке, даже при использовании старых зубных щеток без пасты.
Мы делали все возможное, чтобы оставаться в хорошей физической форме.
И это окупилось (за вычетом недостатка веса).
Утром, когда мы заходили в Сиднейскую гавань, меня поразили две вещи.
Во-первых, я три с половиной года ждала возвращения домой, и вот оно, наконец, свершилось. Лететь не пришлось (слава богу), а круизный лайнер (вместе с его персоналом) оказался лучшей интеграцией в шумное общество, о которой мы только могли мечтать.
А во-вторых, я больше не считала этот мегаполис своим домом. Желание убежать становилось сильнее с каждой волной, над которой мы проплывали. Даже мысль о том, что я снова увижу Мэделин, не могла остановить непреодолимое желание взять капитана на мушку, как подобает пирату, и приказать ему вернуться в открытое море.
Когда громкий скрип огромного якоря с плеском опустился в гавань, а матросы помогли привязать плавучее чудовище к причалу, я задрожала так сильно, что Гэллоуэй изо всех сил пытался меня удержать.
Капитан был профессионалом своего дела, подарил нам одежду из сувенирного магазина (и милое чучело черепахи для Коко), не взяв платы (не то чтобы у нас были деньги) и снабдил антибиотиками и витаминами, прежде чем предоставить безопасный выход на сушу.
Перед входом на трап он также отозвал нас в сторону и сунул Гэллоуэю в руку листок бумаги. Случайный набор цифр ничего не значил для меня, пока Гэллоуэй тяжело не выдохнул.
—Координаты?
Капитан кивнул.
— Чтобы вы могли вернуться, если понадобится. Эти точные координаты приведут вас обратно, если у вас возникнет желание.
Я обняла его.
Я так сильно сжала его, потому что он только что дал нам ключ от рая.
Он дал мне возможность когда-нибудь забрать телефон с нашими воспоминаниями. Блокнот с нацарапанными песнями. И четыре духа, которые умерли и нашли спасение в соленом море и солнечном свете.
Если наше будущее окажется слишком трудным, если наши мечты обернутся катастрофой, у нас будет надежное убежище. Остров, который чуть не убил нас. Но, тем не менее, он принадлежал нам.
Мы высадились последними (после того как увидели, как две тысячи человек выползают, словно муравьи), и сделали это не в одиночку.
Стефан и Финнеган сопроводили нас по трапу, передав в цепкие руки представителей СМИ, газетчиков и ожидающих иммиграционных служб.
Это и был наш новый ад.
Но, по крайней мере, у нас были координаты, как вернуться в рай.
Однажды.
Когда-нибудь.
Я хотела вернуться домой.
— Не могли бы вы рассказать, что произошло на острове?
— Вы прибегали к каннибализму?
— Где остальные, кто разбился вместе с вами?
— Вы жалеете о своем решении подняться на борт того вертолета?
— Семья пилота заявила, что вы оказали на него давление, когда он сказал, что это плохая идея. Вы можете это подтвердить?
— Считаете ли вы, что должны нести ответственность за смерть Акина Ачарьи?
