отец прилетел и провел с нами две недели. Он снял квартиру в том же здании, где нас поселили, но все время проводил в нашей.
Первая встреча с ним (несмотря на то, что я был истощен и восстанавливался после болезни) была лучшей встречей в моей жизни.
Он плакал.
Я сделал все возможное, чтобы, как и он, не разрыдаться.
Но чувствовать, как его руки сжимаются вокруг меня после того, как я потерял надежду увидеть его живым, было единственной хорошей вещью, произошедшей в Сиднее.
В течение нескольких дней он не мог оторвать от нас взгляда, недоверчиво моргая, требуя все подробности о том, как нам удалось выжить. Однажды мы с ним проговорили до рассвета: о катастрофе, моих отношениях с Эстель и о том, как я, наконец, освободился от чувства вины, которое преследовало меня.
После того как мы пережили трогательное воссоединение, он помог нам в поисках нового дома для переезда.
Я был невероятно рад снова увидеть отца. Но мне было грустно от того, что он по-прежнему так же одинок, как и тогда, когда я исчез. С таким же разбитым сердцем.
Несколько раз я замечал, как он смотрит на нас с Эстель с мечтательным обожанием в глазах.
Однако он нашел утешение в Эстель (они ладили так, словно она была его дочерью, а не я — сыном) и обожал Кокос.
Когда его поездка подошла к концу, было очень тяжело прощаться.
При виде его в моей голове зародились идеи, которые не имели права там находиться. Идеи, которые вылились в одержимость. Это не давало мне спать по ночам. Вселяло надежду, пока мы с Эстель и Коко боролись за возвращение в этот нежелательный мир.
Нам предоставили бесплатную аренду ровно на три месяца. Эстель считала это чрезмерной щедростью и настаивала на оплате коммунальных услуг. А я... я считал, что этого недостаточно после того, как нас пытались разлучить.
Неделю назад мы с Эстель пообщались по скайпу с семьей Акина и в почтительном молчании почтили память погибшего летчика. Мы ответили на их вопросы о месте его упокоения, и они успокоили нас, заверив, что не считают нас виновными. Акин совершал полеты в худшую погоду и выжил. Это просто стечение обстоятельств.
Газетчики продолжали преследовать нас, требуя интервью, а бумажная волокита, необходимая для официального восстановления нас из мира мертвых, была скучной и удручающей. Адвокат настаивал на оценке всего имущества Эстель и посоветовал ей заключить брачный договор.
Не стоит и говорить, что она выбежала из его кабинета, громко хлопнув дверью.
Мне было бы все равно, если бы она попросила меня подписать брачный договор. У меня не было намерения завладевать ее деньгами. Но у меня также не было намерения когда-либо отпускать ее, так что эта проблема отпадала сама собой.
Не помогало и то, что каждый день Коко испытывала стресс. Она ненавидела бетон, металл и пластик. Она ненавидела обувь и нижнее белье и визжала, если, не дай бог, мы пытались помыть ее белокурые кудри шампунем с запахом клубники.
Это должен быть кокос и ничто другое.
Она отказывалась плавать в крошечном общем бассейне квартирного комплекса, и вполне обоснованно, так как ее кожа покрылась сыпью от хлорированной воды. Однако стоило нам опустить ее в океан (хотя он был намного холоднее, чем на нашем острове), как она превращалась в самого счастливого ребенка, какого только можно себе представить.
Она строила замки из песка, собирала ракушки и вывалялась вся в золотистых песчинках. На пляже она чувствовала себя как дома, потому что именно там она родилась. Она родилась в море. Она принадлежала морю.
Как она сможет адаптироваться в жестоком мире города?
Как справится со школой и тем, что не такая, как все?
Она навсегда останется свободолюбивой или, в конце концов, повзрослеет, наденет деловой костюм и станет генеральным директором какой-нибудь крупной корпорации?
Как ни старался, я не мог представить свою дочь в офисе, пялившуюся в ноутбук. Я видел ее морским биологом, с такими же белыми, как у Эстель, волосами, когда она маркирует дельфинов и следит за китами.
Она была ребёнком дикой природы, а не города.
Но это не имело значения, потому что теперь наш дом был здесь.
…
МАЙ
Мы старались. Мы на самом деле старались соответствовать городской жизни.
Мы встречались с Мэди и ее друзьями.
Мы делали все возможное, чтобы приобщить Коко к новому, хотя она и выла от досады.
Мы еще не нашли дом, но, как ни странно, нас это мало волновало.
Коко предпочитала проводить каждую свободную минуту на пляже и иногда настаивала на том, чтобы мы разбили лагерь под луной.
Здесь было не так тепло, как на ФиГэл, поэтому мы снимали с кроватей одеяла и спали на ковриках для йоги, расстеленных на песке. Под россыпью звезд, слушая расслабленное дыхание дочери, я не мог отрицать, что здесь чувствую себя более уютно, чем под белым потолком и уродливой люстрой.
Единственное, что разрушало наше счастье, — это появляющиеся с рассветом серферы, которые смотрели на нас, словно на бездомных.
Это разрушало фантазию.
Фантазию о том, что на самом деле мы находимся не здесь, а на нашем острове.
Проходили дни, а мы изо дня в день делали одно и то же.
Мы немного бродили по городу.
Мы заставляли себя акклиматизироваться, ездить в поездах, ходить на дни открытых дверей, хотя в глубине души я понимал, что мы никогда не сможем полностью адаптироваться.
Мы были потеряны.
Только на этот раз были потеряны не тела, а сердца.
Несмотря на внешние проблемы, мы с Эстель сближались.
Мы настолько были близки, что однажды вечером я ушел, пока она купала Коко, и направился в ювелирный магазин в местном торговом центре в десяти минутах ходьбы от нашего квартала.
Я снял немного денег со счета, который отец открыл для меня на те скудные средства, которые я заработал, трудясь в тюрьме.
Я потратил все.
Я купил ей кольцо.
И я вернулся в квартиру, встал на одно колено и сделал предложение.
Ещё раз.
Удивление не означает благоговейный трепет или шок.
Удивление бывает приятным и неприятным.
Удивление означает, что любимый человек знает тебя лучше, чем ты сам.
Это и есть высший признак совершенства.
Взято из нового блокнота Э. Э.
...
Гэллоуэй удивил меня.
Более чем удивил.
Я была ошарашена.
— Не могу поверить, что мы это
