Погляди на него. Взгляни, ненавистный голос продолжает, думай, думай обо всех его прошлых женщинах. Он совсем не возлюбленный юноша, не притягательный чужеземец. Это ее выгодная партия, да, для кого угодно это партия. Он твой соперник, едва ли не партнер, тут за обеденным столом. О, высокомерный глупец, он твой соперник в постели. Взгляни правде в лицо. Постель, постель с Анной. Когда и насколько часто? Подумай об этом. А теперь взгляни на них.
Ты уже не сможешь иметь это. Тебе не удержать. Ни разу в жизни тебе не приходилось ничего удерживать. Как мог ты вообразить, что возможно сохранить рассудок в этой ситуации? Или я, или Мартин. Я должен иметь ее. Я не могу дышать, не могу дышать.
— Любовь моя! Что с тобой? Твоя рука! Ты раздавил бокал! Мартин, беги на кухню, достань бинты и аптечку.
Я тупо смотрел на кровоточащую ладонь и на осколки на столе.
— О, не волнуйся, это только небольшой порез. Вилбур, вы сейчас имели возможность наблюдать неистовство английского семейного обеда.
Вилбур расхохотался. На меня накатило глубокое отвращение к нему. Он сознательно и умно лишил значения эту драматическую сцену.
Ингрид, как всегда, оказалась на высоте. Без лишнего волнения, заботливо и умело перевязала порезанную ладонь и пальцы. Осколки стекла незаметно смела Алиса. Ненавязчивая белая салфетка покрыла алое пятно на столе. Словно простыню набросили поверх мертвого тела.
— Ну так, продолжим. Нелепого отца возвратили к жизни. Теперь все в порядке. Давайте вернемся к действительности. Или, по меньшей мере, к теориям Мартина по этому поводу.
Возможно, тому виной мой тон, или это было затишье после бури в бокале вина, но мои слова встретило молчание. Я с надеждой посмотрел на Ингрид, тускло улыбавшуюся мне, на Анну, выглядевшую печальной, перевел взгляд на Вилбура, чье лицо выражало смущение. Завершив круг, я обернулся к Мартину. В его глазах была лишь забота и участие. Я испытал мгновенное чувство такой силы, что едва не закричал: «Мартин, мой сын, мой сын!» Но никто ничего не услышал, да и крика никакого не было. К счастью, хозяйке удалось спасти ситуацию, и действие вновь покатило по своим рельсам.
Я молча аплодировал Ингрид. Замечательно держишься! Какой легкостью общения обладаешь. Именно легкостью, и в этом все. А я, неужели пьян? Разумеется, нет. Пролить вино не значит его выпить.
Друг за другом мы вышли из столовой и удобно расположились в гостиной. Я сел как можно дальше от всех, Вилбур рядом с Мартином. Анна, по обыкновению замкнутая, скромно опустилась на софу около Ингрид.
Их внешность привлекала внимание наблюдателя разительным контрастом. Ингрид с ее белокурыми, красиво уложенными и блестящими волосами была одета в блузку рубинового шелка и серую вельветовую юбку. На Анне было черное шерстяное платье со смелым декольте. На лоб красиво ложились черные пряди волос.
— Ингрид… и все присутствующие… я очень сожалею. Сегодня вечернее заседание в парламентском доме. Я должен идти, уже около одиннадцати.
— Ты сможешь вести машину? Как твоя рука?
— Несомненно. Ничего страшного.
— Ну что же, и я должен вас покинуть. — Вилбур встал.
— Дорогой, ты подбросишь Вилбура?
— Нет. Нет, ни в коем случае, — прервал ее Вилбур.
— Мы захватим тебя позже — еще кофе, Вилбур, — предложил Мартин.
Я приостановился в нерешительности.
— Вилбур, поезжайте со мной. Нам по дороге. Вы ведь в Вестбари, не так ли?
— Да-да.
Мы сели в машину. Я тронулся с места.
— Вы знаете, с Анной ничего подобного раньше не происходило, — начал разговор Вилбур. — Хотелось бы думать, что она наконец счастлива. О, изредка мне доводилось видеть ее мужчин, но никогда их семьи. Правда, мать Питера и Элизабет очень близки.
— Питера?
— Да, когда-то, мне казалось, начинался юношеский роман.
Я вспомнил мальчика в розовой спальне в ту ночь, когда умер Астон.
— Это было что-то вроде нерегулярных встреч. И продолжалось довольно долго, но она никак не могла решиться. Он хотел жениться, а она ни в какую. Они расстались. Питер вскоре женился на другой — несчастливо, я рассказывал. За этим обедом я все пытался понять, серьезные ли отношения у Мартина с Анной?
— Вероятно.
Наступила неловкая тишина. Вилбур заговорил первым.
— У вас проблема, мой дорогой друг.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, мужчины крошат в руках бокалы, в то время как пожирающие их глазами молодые женщины страдают глубже, чем от поверхностных ран. Ничего не говорите, мой друг, ничего не говорите.
Гранит, море огней и бурный поток людей быстро проносился мимо. Слишком поздно молчать. Поздно.
— Анна принесла очень много боли разным людям. Хотя, по моему мнению, она совершенно безупречна, но обладает своеобразным даром притягивать катастрофы. С Мартином все может сложиться иначе. Он производит впечатление человека, уважающего чужую свободу. Это жизненно важно для Анны. Попытайтесь удержать ее, и она будет бороться. Вы не сможете ее сломить. Она и так достаточно изломана. Вы сами видите. Ей необходима независимость. Только в этом случае она будет всегда возвращаться домой. Конечно, этот совет я дал бы скорее жениху, но не его отцу. А Мартин, кажется, и не нуждается в этом. Поэтому именно вы, мой друг, обратите внимание на мои слова. Совет, который мог бы спасти вас, давать уже поздно, это ясно. Держаться подальше от Анны.
— Ваш отель, я полагаю. — Я остановил машину.
— Благодарю. Я буду нем как могила, сэр. Во мне хранится больше секретов, чем вы можете вообразить. Почти наверняка мы встретимся снова. Глядя на меня, вы будете сомневаться в существовании этого разговора. Доброй ночи и удачи вам.
Он ушел.
Я поймал отражение своего мимолетного взгляда в боковом зеркале. Внезапно вспомнил свою прежнюю, такую спокойную жизнь. Не есть ли это плата за благополучие? За хорошо устроенную жизнь? За благополучие без чувств? За любовь без страсти, за холодную любовь? За детей, рожденных без горячего желания? За легкую, невыстраданную карьеру? Грехопадение было моей ценой.
Мое лицо в зеркале не говорило мне ничего. То же лицо, раньше выдавшее все Вилбуру.
Баллотировка уже завершилась, и в два тридцать я направился в парламент.
Проезжая мимо дома Анны, я заметил, что машины Мартина там не было.
Я захотел еще раз побывать в той комнате. Мне было необходимо вдохнуть жизнь в картину, врезавшуюся в память. Я должен был увидеть ее тело, стоявшее перед моим внутренним вздором. Должен был еще раз вглядеться в него, распростертое на столе. Должен, должен войти в тот мир опять. Немедленно.
