— Мартин просил тебя выйти за него замуж?
— Нет. Еще нет:
— Но ты думаешь, он сделает это?
— Да.
— Зачем тебе выходить за него?
— Затем, что Мартин не задает вопросов. Мартин дает мне возможность жить.
— Ты этого требуешь от людей? Чтобы позволяли тебе жить?
— Это очень тяжелое требование. Более того, Мартин единственный человек, способный принять мои условия.
— Предположим, я смогу.
Я собрал свои вещи и молча оделся. Она зажгла сигарету и продолжила.
— То, что между нами, существует лишь в одном измерении. Попытка поймать это в капкан обыденной жизни разрушит нас обоих. Ты никогда не потеряешь меня. Пока я жива. Не потеряешь никогда.
— А Мартин?
— Мартин не узнает. В наших интересах сделать так, чтобы он никогда ничего не понял. А наши отношения, наша потребность друг в друге крепнет с каждым днем. Все будет хорошо.
— Когда вы с Мартином поженитесь, где мы будем встречаться?
— Что за меркантильный вопрос в такую ночь — Она повернула ко мне свое лицо, и в полумраке казалось, оно расплывается в темном зеленом море, зеленом от штор и оливковых проблесков ее одежды.
Она выглядела такой уверенной, такой сильной. Подобно древней богине, которой люди вручали свои судьбы, была мудра и благоразумна. Мы стали сообщниками, задумавшими предательство и обман, ломавшими старые табу столь же успешно, как и ординарная жестокость. И мы знали, что пойдем до конца. Мы создавали собственный мир, но для близких продолжали сохранять видимость прежнего порядка. Того порядка, который один мог позволить нам как-то ограничить пылающий хаос желаний.
— Я куплю небольшую квартиру. Мы будем встречаться там. Предоставь все мне. Так будет легче. А теперь иди — Она улыбалась, когда мы выходили из дверей. — Предоставь все… просто будь.
Я был почти без сил. Взобрался на постель рядом с Ингрид.
— Прости, — прошептал. — Джон Терлер взял меня в плен — никак не мог остановиться, ты сама знаешь, как он болтлив.
Она с сочувствием вздохнула, на секунду приоткрыв глаза. Затем ее дыхание снова вошло в прежний ритм. Я лежал в темноте, удивляясь тому, как могу переносить все это.
— Пришло письмо от Мартина с очаровательной благодарностью за трастовые деньги, полученные с моей помощью. Ты понимаешь, что это значит? Не свадебные ли колокола? — Эдвард был на проводе.
— Возможно.
— Какая жалость, что Том умер прежде, чем Мартин стал мужчиной. Он мог бы гордиться им. Ты знаешь, я скучаю без Тома. Чудесный был человек, замечательный характер.
— Да, я знаю. — Слова о моем отце неожиданно вызвали в памяти воспоминания о давно забытых днях. Тех днях, когда я был сыном своего отца, так же как сейчас оказался отцом для моего Мартина.
— Я был очень счастлив, — сказал Эдвард. — Я видел все эти годы, как Ингрид хорошо в браке. Теперь женится Мартин. Не уверен насчет Анны. Но ясно, что Мартин любит ее… значит, и я со временем буду относиться к ней теплее. Салли и Джонатан смотрятся прелестной парой. Скоро ты обнаружишь своих детей семейными — как тебе такая перспектива?
Я старался, чтобы мой голос звучал мягко и расслабленно. Даже сымитировал смешок в стиле Эдварда.
— А как обстоят дела с комитетом, в котором ты заседаешь?
— Нормально.
— Сама осторожность и благоразумие — это ты. Запомни мои слова, ты будешь выдвинут при очередной перетасовке. Все же есть в тебе что-то от темной лошадки, даже для меня! Но это срабатывает. Людям нравится твой скромный имидж, они доверяют тебе. В наши дни доверие — невероятное чудо. Кажется, никто никому больше не верит. Ну ладно, если это закончится помолвкой между Мартином и Анной, я хотел бы устроить свадьбу в Хартли. Что ты об этом думаешь? Я знаю, знаю, обыкновенно справляют в доме невесты. Но ее родители в разводе. Мать живет в Америке. Я все устрою, по-моему, это отличная идея. Скажи что-нибудь.
— Идея милая, Эдвард. Но пока они даже не помолвлены.
— Совершенно верно. Ну так и помолвку устроим здесь, в Хартли. — Он засмеялся. — Я от своего никогда не отказываюсь. Возраст, знаешь ли. Все больше цепляюсь за свою семью. Я не хочу ничего упускать. Мне слишком много лет. Всегда предполагал, что так будет, особенно когда был счастлив. Но не ожидал, что так скоро. Видишь ли… это приходит слишком рано. Приходится уходить. Том и я сделали много хорошего для Мартина и Салли. Ингрид получит Хартли. И еще довольно много всего.
— Эдвард, прошу тебя. Ты был изумительно добр к нам и детям. Полжизни мы держались вместе. И впереди у нас долгие годы.
— Надеюсь, что так. Прости, если кажусь тебе сентиментальным. Все дело в женитьбе Мартина. Мне тяжело говорить, но это воскресило прошлую горечь от потери матери Ингрид. Знаешь, до сих пор ужасно тоскую. Ну, на этом заканчиваю. Береги себя.
— Ты тоже. Пока, Эдвард.
Я положил трубку и с некоторым усилием попытался сосредоточиться на воспоминаниях о моем отце.
«Ты больше никогда не будешь сыном, — казалось, проговорил он, — но мой Бог, ты сам имеешь его.
Подумай, что ты делаешь? Какой же ты отец?
Ты всегда был отчужден с сыном. Всегда чересчур отстранен с матерью и со мной. Вот как холодный сын становится холодным отцом.
Возможно, я и сам не был близок к тебе».
Я почти видел, как его лицо отворачивается от меня. Мне пригрезилось, что мимо меня прошли все его годы, годы неудавшейся любви, раздавившей его.
Мы были в спальне. В действительности я никогда не чувствовал ее нашей. Возможно, не думал о ней как о своей. Это была просто комната, где Ингрид и я провели годы нашего брака — некое пространство, способное правдиво рассказать историю мужчины и женщины, заключивших этот странный договор. Но получилась бы всего лишь история о соучастниках, которые в большинстве случаев были вынуждены лгать и себе, и другому. Тайная ложь этой спальни была основательно похоронена наслоениями времени и иллюзий. Дети, работа, званые обеды, болезни, бесчисленные ритуалы и происшествия притупляли боль.
Ингрид сидела за туалетным столиком, накладывая слой крема на лицо и шею. Она старалась не задевать мягких лямок, облегавших ее бледные хрупкие плечи.
«У блондинок сухая кожа» — вот одна из житейских банальностей, застрявших в моей памяти. Хотя Ингрид ни в коем случае нельзя было причислить к фривольным женщинам, обстоятельнейший утренне-вечерний туалет был для нее жизненной необходимостью. Я никогда не видел, чтобы она пропускала этот ритуал. Обыкновенно этот процесс доведения до шаблона сопровождался традиционным повторением этой важнейшей истины: «Я знаю, это скучное занятие. Но у блондинок действительно очень сухая кожа».
