— Любасичка моя, я же пошутил, искуплю кровью, Любасичка, — покачиваясь, пытаясь встать, — сгоняй в холодильник за пивком, а?..
— Я те, блять, щас сгоняю, иди, пока сопли по морде не размазала!
— Люб, ты поаккуратней с мужиком-то, может, на что ещё сгодится, — глядя на тициановские волосы, подмигивая пересмешками, стоял сам хозяин терема и крыльца, с которого скатился Масик.
Масик, в свою очередь, уже поднялся, придерживаемый Любасей, и, продолжая переводить взгляд с Вадима на Али, сказал:
— Воот ведь, а говорил: «Я нынче алкоголик, а не ёбарь»…
— Садись в машину, ёбарь, — бушевала Любася, — а то оторву щас ебалку. Пока Вадь.
— Пока.
Быстро развернувшуюся на пятках Али остановили руки Вадьки.
— Куда это ты?
— Домой.
— Дом там, — разворачивая лицом к открытой настежь двери.
— К себе домой.
— Мой дом — твой дом, — подталкивая в спину, закрывая пути отступления, — проходи, проходи, извини, там… кхм, не совсем убрано.
Али молча прошла в кухню, где действительно было «не совсем убрано», огромный стол был заставлен грязными тарелками, бутылками — недопитыми и пустыми, на столе нахально развалился серый котяра и лениво тащил лапой кусок обветренной колбасы.
Али думала о коте, которого она не видела в прошлый раз, считала до десяти и обратно на всех известных ей языках, ровно под вдох и выдох.
Раз — Вдох.
Два — Выдох.
Вадим, всё ещё в трусах, видимо, присутствие Любаси — вовсе не повод надеть брюки, собирал посуду со стола, загружая её в посудомойку, по пути выкидывая бутылки и остатки еды.
— Есть хочешь?
— Нет, — нелепо спокойный диалог, пока мысли выстраивались в цепочку, и вырабатывался план.
Добраться в свою квартиру. В понедельник уволиться. Испытательный срок ещё не прошёл. Две недели отрабатывать не нужно. Купить билеты. Домой. Потом. Потом думать. Не сейчас. Сейчас остро. Больно. Спиртом по обожжённой коже.
— Пиво?
— Такой любезный, — в массив дерева на полу.
— Мама меня хорошо воспитала, — открывая бутылку, разливая по бокалам, — давай, рыбка, выпей и скажи всё, что думаешь, а то у меня на спине уже дыра от твоего взгляда, — наглые, беспринципные пересмешки.
— Я пойду, нам не о чем говорить…
— От чего же, уверен, тебе есть что сказать, — придавливая на огромную лавку вдоль стола, заменяющую стулья.
— Значит, деловая встреча?
— Да.
— А это, выходит, последствия переговоров? Формат без галстуков?
— Как-то так.
— Масик?..
— Масик, — усмехаясь, — Колёк — мой партнер, Любася — его жена, мать Пуси, по совместительству.
— Масик, Любася и Пуся. Класс! И вы переговаривались вдвоём? Или с Любасей?
— Нас было трое… из которых один раненый, в придачу неопытный юноша, а скажут— скажут! — что нас было четверо, — усмешки. — Нас четверо было, Колёк, я и двое, с которыми мы тут кое-что замутить собрались, переговорили и отметили, отмечание затянулось, согласен… Но Лина, ты же понимаешь, что большая часть вопросов решается так, — показывая в сторону бокала с пивом, — в неформальной обстановке, — спокойные пересмешки. «Неформальная обстановка», дело житейское. — Да и я, грешен, не всегда могу потом остановиться вовремя…
— Значит, вы тут пили.
— Бухали.
— И кому из вас четверых принадлежит это? — показывая глазами на красное кружево, валяющееся в углу необъятной кухни.
— Бляаадь… это принадлежит одной из блядей, которые тут были. Проституткам. Верней не тут… там, в бане. В доме им делать нечего.
Раз — Вдох.
Два — Выдох.
Три — Вдох.
В глазах темно.
— Предлагаешь мне весело и бодро размазать твои сопли по лицу, Вадим, или ебалку тебе оторвать?
— Предлагаю тебе поверить, что я не трахал никого из них.
— С чего бы?
— С того, рыбка, что я человек несвободный, у меня есть обязательства, и я никогда, слышишь, никогда не нарушаю свои обязательства. Да, порой мы переходим границы с мужиками, а пьяному мужику часто нужны приключения на собственный хер, и когда я был свободен, после развода, до твоего возвращения, мне тоже нужны были…
— Что?
— Лина, проститутки — это удобно, сфера услуг, не более. У меня не возникало желания быть в каких-либо отношениях, наелся брака, теперь у меня есть ты, а ты все ещё есть в моей жизни.
— Нет.
— Да. Не может быть, чтобы ты не знала, что я не изменяю своим женщинам. Никогда. Меня хорошо воспитала Ангелина, она бы с Трофимушки шкуру живьём содрала, можно считать, что моногамность мне передалась с молоком матери, — усмехаясь, — тем более, если речь о тебе, Лина…
— Слушай, этот Колёк, он женат… у него же тоже обязательства… тем не менее… с чего мне верить тебе?
Али всегда себе казалась мудрой женщиной, она спокойно могла обсуждать измены и даже их благоприятное влияние на отношения, но, оказалось, она вовсе не готова смотреть на некоторые вещи спокойно, оказалось, что спокойный тон Вадима будит в ней спящую Любасю и желание всё же размазать сопли…
— Полагаешь, это нормально?
— Полагаю, что не моё дело, как ведут себя сорокалетние мужики, полагаю, они в состоянии сами разобраться в своей жизни и со своими семьями, полагаю, Любася сама разберётся с Кольком, я просто не стану в это вмешиваться. Я отвечаю за себя. Неприятно, что ты стала свидетельницей… но у тебя нет причин мне не верить.
— Почему это?
— Потому что, у меня нет причин не верить тебе. Ты оставалась одна… уезжала, ты встречалась там со своим бывшим, я не думаю, что ты переспала с ним. Так что и ты не станешь думать, что я буду трахать какую-то шлюху, когда в моей жизни есть ты. Ну, Лина, посмотри на меня, ты не можешь так думать и не будешь…
Али пришлось признать, что она действительно не может так думать. Этот южный городок, этот терем, всплески воды за окном, запах прелых листьев из сада — всё это лишало здравого смысла, возможности признавать очевидное, зато с лихвой дарило желание верить, просто так, без причин, вопреки.
— Но, знаешь что, в одном ты права… этот дом — не место для таких сборищ, больше нет…
— Пппффффмммм…
— Пойдём со мной, — беря за руку, ведя по лестнице на второй этаж, а потом — на небольшой третий, открывая дверь в практически пустую комнату, стена которой была полностью стеклянная, усаживая на мягкий диван вдоль этого окна, после того, как открыл одну из фрамуг, запустив прохладный осенний воздух, запах сада и реки, кутая в пушистый плед плечи с кипенно-белой кожей, устраиваясь сам под этим же пледом, Вадим молча смотрел в окно.
— Красиво, — шепчет Али.
— Очень.
— Ты любишь этот дом?
— Да, сильно. Всегда любил это место… Всегда любил тебя… Паршиво, что всё так запуталось, но и ты, и этот дом… всё это дорого мне, может, когда-нибудь…
— Вадь, мы распутаем, обязательно.
— Хорошо. Распутаем.
Али долго смотрела на пространство перед домом, вспоминая бабушкин палисадник с шапками разноцветных пионов, думая, что клумбы, а может, даже целое поле пионов, смотрелось бы отлично на фоне реки, где вдалеке, медленно покачивая толстыми боками, проплывали последние в этом году баржи.
К вечеру Вадим вызвал фирму по уборке, женщины из которой тщательно убрали первый этаж и баню, куда ни разу не заходила Али, но сейчас переступила порог, в удивлении произнося:
— Больше похоже на дом для гостей, с баней.
— В некотором роде это и есть дом для гостей, рыбка.
— Ах, ну да, ну да…
— Хочешь попариться?
— Спасибо, — сморщившись от перспективы игры богатого воображения.
— Мне сжечь эту баню и построить новую? — интересно, шутят ли усмешки…
Глава 6
Выходные и, иногда, вечера Али теперь проводила в огромном тереме, наблюдая, как осыпаются последние листья, сливается бассейн на зиму, некоторые многолетние растения готовятся к зиме, подвергаясь тщательному укутыванию, как укутывалось неверие Али, её скептическое отношение и уколы памяти — в нежность.
