материнство. Мне нужны деньги.
Сердце замирает и пропускает удар, ожидая ответ.
Владимир молчит. По его лицу невозможно ничего прочитать.
– Ну, я не знаю, что делать, – тянет Виктор, откидываясь на спинку кресла. – Нужно рассматривать все варианты. Вдруг что-то пойдет не так с приемным ребенком? Он же болен. Лишние нервы, стресс. Мне нужно, чтобы мой сын развивался в полном спокойствии.
Я кладу руку на живот. Интересно, а если девочка будет? И вообще, стресс у меня только от общения с его братом.
– Ты сам выбрал ее, – безразлично бросает Владимир.
У меня по спине мурашки бегут.
Неужели… неужели тогда, в Центре репродукции, в маске был Виктор? Значит, и в отеле тоже? Неужели я обозналась?
– Ну да, выбрал, – морщится Виктор. – Потому что мордашка смазливая. Но раз так, то можно и на аборт отправить. Хотя и не хочется. Эля будет рвать и метать. Она уже обои для детской заказала.
Ощущаю себя рулькой в мясном ряду, которую на ужин выбирают. Мерзкое чувство.
Смаргиваю скопившиеся на глазах слезы, и они потоком текут по щекам. Что-то внутри тоскливо сжимается. Накатывает тошнота…
Как тогда, на стоянке, перед глазами темнеет.
Прикрываю веки, чтобы никто ничего не заметил. Не хочу, чтобы эти двое видели мой страх и мою слабость. Я и так показала достаточно.
– Ну все, все хватит. Я лично разберусь в этой ситуации, – Владимир встает. – А ты подготовь народ в офисе к изменениям.
– Непременно. Кстати, Эля ведь тоже не в курсе? – Виктор смотрит на меня.
– Нет, она ничего не знает, – нервно сжимаю ткань платья.
Братья обмениваются взглядами.
– Хорошо, – безапелляционно говорит Владимир. – Я сам все проверю. Если твои слова не подтвердятся, то завтра же с вещами на выход. А Центру я выставлю такую неустойку, что они еще сорок лет будут ее выплачивать.
От его холодного тона по коже пробирает мороз.
– Идем, – он протягивает мне руку.
Я ее не принимаю, но встаю с дивана. Прохожу мимо него. Владимир хмыкает мне в спину и идет следом, будто конвой.
Мы в полном молчании выходим из кабинета.
Секретарша встречает нас любопытным взглядом. Наверняка подслушивала под дверью.
– Где у вас туалет? – всхлипывая, спрашиваю ее.
– Выйдете – и по коридору налево, – поясняет она.
Переводит взгляд на Владимира и подмигивает ему. Естественно, на моем фоне она выглядит лучше. Но я бы ей не советовала с ним связываться.
– Иди, – кивает он, – и не думай сбежать. Без моего приказа охрана тебя не пропустит.
Хочется бросить ему в ответ что-то едкое, но я разворачиваюсь и молча топаю в туалет.
Там долго умываюсь холодной водой. Мне нужно время, чтобы успокоиться. Пусть внешне и я старалась сохранить хладнокровие, но себя не обманешь. Я была на пределе. Эти слезы – лишь вершина того айсберга, который раздирает меня изнутри.
Опершись руками на раковину, смотрю на свое бледное лицо.
Да уж, красавица. Глаза опухли и покраснели, обветренные губы искусаны почти до крови. Столько лет пытаюсь избавиться от этой дурной привычки, но стоит только занервничать – и она возвращается.
Журчание воды успокаивает меня. Не хочу выходить. Глупый, детский каприз, но мне хочется сесть на крышку унитаза и сидеть так до отупения. Не хочу никого из них видеть: ни Виктора, ни тем более Владимира. Если бы не Илья…
Да, если бы не Илья, я бы сейчас отправила эту семейку куда подальше, искать другую суррогатную мать.
Но Владимир прав. Это все ради сына. Пусть неродного, но чем измеряется это родство? Когда матери впервые выносят сморщенный, пискливый комочек счастья, она меньше всего задумывается о родстве. Она принимает его своим сразу же и безоговорочно. И любит его безусловной любовью просто за то, что он есть.
А если спустя годы вдруг узнает, что в больнице что-то напутали и этот ребенок генетически чужой, то… что? Она его сразу разлюбит? Вычеркнет из своей жизни? Станет относиться к нему как к соседскому?
Бред!
Невозможно вычеркнуть из сердца и памяти годы жизни! Маленькие радости и горести: первую улыбку малыша, первый шаг, первое слово, его первый выросший и выпавший зуб.
Илья пришел в мою жизнь двухлетним ребенком. Сначала он дичился меня, но уже через месяц спокойно засыпал на руках. А еще через месяц сам назвал мамой. Помню, как растрогалась тогда и расплакалась.
В тот вечер, уложив сына спать, Сережа сделал мне предложение. После этого я жалела только, что мы не встретились раньше. Что моим любимым мужчинам пришлось два года жить без меня.
А теперь у меня двое детей. Ради них я готова на любое безумство…
Стук в дверь заставляет отшатнуться от раковины.
– Уснула? – грубо спрашивает мужской голос за дверью. – Вылезай!
– Одну минутку!
– Быстрее, я тороплюсь.
Напряженно размышляю: это Виктор или Владимир? На семейном ужине, впервые увидев обоих братьев, я была уверена, что в Центре репродукции и в отеле со мной был Владимир. А несколько минут назад, в кабинете, братья заставили меня в этом усомниться.
Да, у Виктора есть небольшая бородка. Но бороду можно сбрить, а такая щетина, как у него, легко отрастет за неделю.
Синие глаза… А если это были линзы?
Что же касается голоса, то…
Мужчина в маске говорил негромко и хрипло, словно застудил связки. Сейчас же у обоих братьев очень похожий тембр и манера говорить. Они вообще очень похожи. Копируют друг у друга выражение лица, позы, жесты. Одним словом – близнецы.
В конце концов, понимаю, что окончательно запуталась. И выхожу в коридор.
Вопреки моим ожиданиям, там никого нет. Вот опять, попробуй, угадай, это Виктор стучал или Владимир?
Я возвращаюсь той же дорогой, которой пришла. Дверь в приемную открыта, оттуда выглядывает секретарша:
– Владимир Данилович ждет вас в машине.
Молча киваю и топаю к лифту. На душе тоскливо. Вспоминаю, что обещала Илье смартфон. Наверное, сегодня его купить уже не получится…
Владимир стоит возле машины, засунув руки в карманы. Увидев меня, кивает на приоткрытую заднюю дверцу:
– Садись.
– Могу я позвонить? – насупленно смотрю на него.
– В машине позвонишь.
Пожимаю плечами и забираюсь в салон. Пока есть связь, хочу поговорить с дочкой.
Владимир явно прислушивается к моему разговору, хоть и сидит с безразличным лицом. Я искоса
