Глядя, как я стряхиваю прозрачно-стеклянный цилиндр, которому доверяю больше всего. У меня в саквояже куча термометров: бесконтактные, ушные, электронные. И все они, от чего-то показывают разные цифры. И совершенно неотражающие действительности.
– Папа, нам надо с вами пошушукаться. Ты же не против, Сашуля? – спрашиваю я у крошки, которая с жадным любопытством вертит в руках подаренный мной стетоскоп.
– Оля, – вдруг поднимает на меня глаза моя новая подружка. – Если надо, я тоже дамся сделать укол. Я же большая. Только ты мне пообещаешь, что приедешь еще. И познакомишь меня с Барабаном.
Райский как-то странно мычит. Берет меня за руку, тянет к двери, а мне кажется, что меня бьет разрядами тока, которые проходят через мое тело, словно огненные волны. И дышать становится тяжело. Что-то происходит со мной странное. Главное не разрыдаться от ужаса.
– Вы нарушаете мое личное пространство, – пропыхтела я, наконец почувствовав свободу. Человек гора нависает надо мной, как неотвратимая кара за мои грехи.
– Хрен я клал на твое пространство, – рычит Райский, делая шаг в мою сторону, и я понимаю, что пячусь в неизвестность. Надо было сбежать еще в самом начале, еще до туалета. – У тебя есть розовая помада?
– Что? Вы совсем что ли?
– А о чем ты шушукаться собиралась? – вдруг смотрит на меня осмысленно нахальский нахалюга.
– Нужно сделать инъекцию Саше.
– Я пас. Эту девочку невозможно уколоть. Однажды ее держали три санитара огромных, и она их как щенков раскидала. А тогда ей было четыре года. Представляешь, что она со мной сделает в семь? Я конечно могу позвать водилу и садовника, но они хилые.
– А вы просто трус, – ухмыляюсь я. В глазах громадины и вправду плещется ужас. Он боится, что его дочери будет больно. Боится, до чертиков. – Это во благо.
– Да, тогда я упал в обморок. А потом размотал санитаров за мою девочку. Слушай, мы не знакомы с тобой?
– Это абсолютно исключено. – ухмыляюсь я. – Мы из разных миров.
– Ты не ответила на вопрос.
– На какой?
– Про помаду.
– Вы извращенец? – по телу огненной волной бегут мурашки.
– Да. То есть нет. То есть… Черт. Иди сама делай укол. И не дай тебе бог…
– Тогда размотаете меня. Слова не скажу, – морщусь я.
Сашуля ждет меня, улыбается. И мне страшно хочется прижать ее к себе и укрыть от всех болезней и боли. Если бы у меня была такая дочь, я была бы самой счастливой на свете. Но увы, мне не суждено. И я понимаю Райского. Она его самое огромное в мире сокровище.
– Саша, придется сделать укол. Температурка не спадает, хоть твой организм и борется с вирусом. Но ему надо помочь.
– Хорошо. Если Барабан не забоялась, то я то же больше и сильнее. Только давай вместе петь, когда ты меня уколешь.
– А что петь будем?
– По долинам и по взгорьям, – хмыкает как ее отец великан принцесса. Странный выбор репертуара. Надо будет обновить плейлист в машине. Мало ли другим детям, что в голову придет. Надо быть готовой.
Саша засыпает через полчаса, когда мы наоравшись от души песен разной направленности, даже про лабутены, устаем голосить.
– Ты же приедешь? – уже засыпая шепчет крошка.
– Конечно, к такой храброй и сильной девочке, – вру я, глажу ее по кудряшками и проклинаю Зюньку за то, что она меня отправила в этот заколдованный замок к чудищу и маленькой принцессе.
– А мне совсем не больно было. Оля, я ждать буду. Даже если мне надо еще один укол будет делать, – выдирает из моей души лохмотья Саша.
Тихо прикрыв дверь выпадаю из сказки в реальность. Чудище стоит у стены, прислонившись к ней плечом. Неужели все это время он никуда не отходил? Огнедышащий дракон берег свою прелесть.
– Ты ведьма, или чародейка? – кривит он в улыбке губы. Твердые на вид, порочные, грешные. – Моя дочь никого не подпускает к себе уже полгода, с тех пор, как ее мать ее бросила.
– Я врач и человек. А Саша восхитительная. Ее нужно будет показать специалисту, обязательно сделать клинический анализ крови и биохимию. Ингалятор есть у вас? У девочки трахеит, слава богу в бронхи еще не ушла инфекция. Я выпишу антибиотик, противовирусное и витамины. Но еще раз, повторяю…
– У меня к тебе предложение, – перебивает мой лепет человек-гора. Отказов я не принимаю. – Я хочу тебя…
– У меня нет розовой помады, – хриплю я.
– Ты снова не дослушиваешь.
– Вы…
Вадим Райский
Глянул заинька в окно, стало заиньке темно…
Вредная зайка, морщит нос свой, щурит глаза. А мне хочется снова перекинуть ее через плечо, морковкой вверх и утащить в логово.
Конечно я ее узнал. Точнее мой организм, который отреагировал на эту неуклюжую девку привычным стояком и помутнением рассудка.
А она меня не узнала, или просто забыла, как ничего не значащий эпизод. А может и не собиралась помнить. Хер ее знает, что там в голове у этой феминитивной врачихи. Да и начхать, тоже мне золотой письки колпак.
Очень смешная ирония судьбы. Я пытался разыскать бабу, сбежавшую от меня. А она сама явилась в мой дом. И еще у нас видимо семейное умопомрачение. Эта чертова девка сумела Сашу обаять. Единственной, кого подпустила к себе моя дочь оказалась именно эта реактивная зайчатина с непереносимостью абсента и вредным характером. И еще похоже с расстройством желудка.
– Можно мне в туалет? – пискнуло жопастое недоразумение, посмотрев мне в глаза, как кот из мультфильма.
– Ты не расслышала? Я хочу тебя…
– Я замужем, вообще-то, и в браке счастлива, – она врет, сразу вино. Не умеет лгать. – Слушайте, ну отпустите меня, пожалуйста. Мне на работу надо.
– Твою мать, ты можешь просто дослушать? – я уже рычу, теряя терпение. Девка бледная, икает, плечами вздрагивает. Я что, такой страшный что ли?
– Вы… – вредность в ней все же берет верх даже над чувством самосохранения. Облизывает губы свои, поганка, а у меня аж в ушах звенит от бешено бегущей по венам крови. – Мы брудершафтов не пили. И вообще, что вы себе позволяете? Считаете, что если у вас денег море, то вы можете всякие пошлости предлагать порядочным женщинам? Фигушки. Я на вас жалобу подам.
– Если ты сейчас не закроешь рот, порядочная женщина, я тебе его заткну чем нибудь, – черт, совсем у меня вносит крышу. Это не злость уже, а что-то совершенно разрушительное. И мне и вправду надо ее выпустить, иначе до греха недалеко. А ее щеки сейчас такого пунцового цвета, и дышит
